Как Михиал Кожухов работал переводчиком на Кубе, или История про Кармен, «молчаливого скрипача» и «Вертлявого»
Представьте себе, Михаил Кожухов — чуть-чуть кубинец. Среди дорогих его сердцу документов есть даже диплом об учебе в Гаванском университете, где пролетел целый год его счастливой юности. Потому сегодня он с полной ответственностью заявляет: все, что вы слышали о Кубе, все эти восторженные рассказы о райском острове, о лучших в мире сигарах и красивых женщинах, о теплом океане и пляжах с нежным песком — все правда! И убедиться в этом можно в нашем ближайшем путешествии с Михаилом на Остров Свободы. А пока немного кубинских историй…
Дело было во второй половине ХХ века, когда за успехи в освоении наук и комсомольской работе я был направлен Родиной на Кубу оттачивать навыки владения испанским. Прилетели мы туда в начале октября, и город-герой Гавана встретил нас неласково. Учебный год в университете уже месяц как начался, объяснили нам, так что приходите 1 января. «А что же нам делать?» — удивились мы. — «Что хотите, то и делайте». Так мы и поступили: кто пиво стал пить, кто на пляже лежать. А я — работать. Переводчиком.
Тогда и приключились Дни культуры СССР, на которые понаехали мастера сцены. Отвечала за них прехорошенькая Кармен. Она была из тех красоток, которые встречаются только на Карибах — невысокого роста, точеная фигурка, персиковый оттенок кожи… Если вам когда-нибудь было 20 лет, вы поймете: в направлении Кармен у меня сразу же возникла тайная мужская мысль. Но эта же мысль, видно, зародилась у одного из приезжих. И такие он делал недвусмысленные круги вокруг прелестницы, что про себя я прозвал его «Вертлявым». Он был чуть старше меня и, по моим представлениям, это склоняло чашу амуровых весов в его пользу. Словом, когда меня спросили, с кем я хочу ехать на гастроли, я решительно ответил: только не с «Вертлявым»!
Мне достался малоразговорчивый скрипач. Во-первых, он был невероятно волосат. Его бритая шея выглядывала из рыжего волосяного покрова, как из свитера, связанного из шерсти высокогорного мерино. Во-вторых, он был ранней пташкой: на рассвете, ставил на скрипку какую-то заглушку и начинал репетировать, издавая звуки, напоминающие скрип половиц в доме, где живут привидения. Поскольку мы делили с ним один номер, под эти бесчеловечные звуки был вынужден просыпаться и я.
Будь я более просвещен в музыкальных сферах, меня сразу насторожило бы наличие словоохотливой дамы в летах, которая состояла при нем концертмейстером. Всю жизнь, как оказалось, она проработала с Давидом Ойстрахом, и ее рассказы об этом начинались одинаково: «Когда мы с Додиком приехали в Японию…».
Молчаливого скрипача звали Олег Каган, сегодня энциклопедии не называют его иначе, как «великим музыкантом». А тот вертлявый… Его имя мне тоже не говорило ни о чем. Подумаешь, какой-то… Владимир Спиваков.
