| 03.09.2019

Михаил Кожухов: Как я просил прощения у Пиночета

История вообще-то давняя, и я не раз рассказывал ее, но, как говорится, по просьбе трудящихся исполняю на бис. Только наберитесь терпения: в двух словах не расскажешь.

Я действительно стал первым и единственным журналистом из России, который взял телевизионное интервью у Аугусто Пиночета. Правда, еще двоим моим друзьям и коллегам по работе в Латинской Америке — Александру Кармену и Ирине Хуземи — удалось накоротке поговорить с генералом, но подробно, с камерой ухитрился получить аудиенцию у «всемирного Бармалея» только ваш покорный слуга. Да и то благодаря Фортуне, которая, как любая женщина, любит сладкое. Точнее, конфеты…

Случилось все это в декабре 1993 года, «когда деревья были большими», а реклама на телевидении делала первые шаги. Делал их на телевидении и я, приглашенный вести программу «Международная панорама», как большой начальник — редактор международного отдела «Известий». Так вот, появился в Останкино некий чилиец, который продавал в России в числе прочего конфеты. Идея была проста: он приглашает в Чили телевизионную группу, которая снимает кино и, между делом, производство его, как я теперь понимаю, весьма обычных конфет. «Хочешь поехать в Чили?» — спросили меня. «Хочу». — «А куда?» — «А вот сюда», — я ткнул пальцем в ближайший к перуанской границе самый северный город Чили и провел черту до самого Пунта-Аренаса на берегу Магелланова пролива. Вы не поверите: чилиец согласился, и план командировки утвердили.

Это было, конечно, безумием: проехать всю страну — тысячи километров! — с севера на юг за две недели. Но мы это сделали — режиссер Андрей Хухриков, оператор Александр Летичевский, редактор Надежда Шульженко, отставной полковник карабинеров, приходившийся изготовителю конфет тестем, и я. Подробности нашего блицкрига заслуживают отдельного рассказа. Пустыня Атакама, Чукикамата — самая большая в мире дырка, которую человек проковырял в земле, чтобы добыть медь, леса араукарии, похожей на огромный укроп, закрытые немецкие колонии на юге и многое, многое другое, описания чего я теперь опускаю, чтобы не утомить вас и не слишком отклониться от темы.

Как-то само собой стал складываться фильм. Он состоял из монологов чилийцев, рассуждавших о военном перевороте в этой стране, со времени которого прошло ровно двадцать лет. Там был горный инженер, вдова убитого секретаря ЦК компартии, молодой карабинер, уличная певица, рыбак — разные, в общем, по возрасту, достатку и убеждениям люди. И все они, хочешь не хочешь, говорили о Пиночете! Кто хвалил, кто проклинал, кто осторожничал. В любом случае, то, что они говорили, совсем не соотносилось с мифами. Не было там никогда «сапога чилийской военщины» и прочих глупостей, которые перепечатывали в те годы наши газеты… Ну разве может быть кино про Пиночета без Пиночета?! Это, согласитесь, бред. И я стал искать генерала.

Пригласивший нас чилиец был близок к правящей партии, да и я не впервые был в Чили. Знал там кое-кого, даже Эрнана Вихи, отца чилийского экономического чуда, трудившегося при хунте министром экономики. Но все, к кому мы обращались, твердили одно: забудьте! Генерал, который в ту пору был главнокомандующим сухопутными войсками и пожизненным сенатором, не дает интервью. Никогда. Никому. Только вчера он отказал Си-эн-эн. Просто забудьте. Выбросьте эту идею из головы и езжайте домой с миром.

А в Чили как раз случились президентские выборы. И я решил: а пойдем-ка мы на участок, где будет голосовать генерал. Брошусь к нему в ноги и жалобно, по примеру Кисы Воробьянинова, пропищу: так, мол, и так, снимаю про вас кино, а вас там нет!

Идея была дурацкой. За несколько минут до появления генерала его охрана прорубила в толпе журналистов коридор, Пиночет быстро проголосовал и, не ответив ни на один вопрос, уехал. Но!

Примерно за полчаса до его появления на избирательный участок приехала с инспекцией какая-то шишка. Шишка была представительным седовласым мужчиной в ослепительно белом военном кителе с золотыми позументами. Мой редактор Надя Шульженко, сочетавшая в себе при маленьком росте видную внешность, природное обаяние, высокий редакторский профессионализм и кумулятивную силу противотанковой гранаты, бросилась на шишку грудью, приперла к стене и залопотала что-то на французском, которого шишка не знала. Минутного замешательства начальника хватило, чтобы к ним пробрался и я — с челобитной.

Начальник оказался ни больше ни меньше военным комендантом Сантьяго-де-Чили. Тут надо заметить, что на календаре случилась пятница, а в ближайший вторник самолет «Аэрофлота» уже должен был увезти нас восвояси. Времени, стало быть, оставалось три дня... Выслушав, комендант сказал: позвоните мне в субботу ровно в 12.00.

Понятно, правда? Выходной, наутро после выборов — ну никаких шансов!

В полдень субботы телефонная трубка сообщила голосом коменданта: «В полдень понедельника мой генерал встречается с избранным президентом Чили, а в 12.45 ждет вас в своем рабочем кабинете».

Честно сказать, в такую удачу я до конца не поверил. Решил все же подготовиться: написал вопросы, которые хотел бы задать Пиночету. Понятно, они были сформулированы корректно. Там не было ничего типа: «Хорошо ли вы спите по ночам, генерал, не приходят ли к вам призраки убиенных?!» Максимум отваги, которую я себе позволил в этом списке, сводился, пожалуй, к следующему: «Если бы история повторилась сегодня, поменяли бы вы что-нибудь в методах, которыми действовали в 73-м?»

И это был первый вопрос, который вычеркнул из моего списка адъютант Пиночета, сидевший в его приемной в Главкомате сухопутных войск в ослепительно белом кителе с красными погонами и золотыми позументами. Впрочем, он вычеркнул оттуда и все остальные вопросы, оставив один: «Расскажите, пожалуйста, о своих родителях».

«Все будет происходить так, — сообщил мне адъютант. — Вы входите, приветствуете моего генерала, оператор это снимает ровно 30 секунд. Потом оператор уходит, а вы остаетесь еще на целых три минуты».

Понятно, мечтал я совсем о другом.

Автор этих строк должен честно признаться, что в свое время, трудясь в редакции Южной Америки Агентства печати «Новости», а потом в международном отделе «Комсомолки», принял активное участие в демонизации Пиночета. Тогда многое виделось другими глазами.

Для тех, кто не помнит: в 70-х годах примерно половина чилийцев решила построить социализм. Другая половина, погромыхав пустыми кастрюлями на улицах Сантьяго (этот митинг домохозяек и вошел в историю как «Марш пустых кастрюль»), махнула на это дело рукой: пусть попробуют. И они попробовали. Уже через несколько месяцев после победы на выборах правительство Народного единства довело до полного хаоса эту вполне благополучную страну, гордившуюся многочисленным среднем классом. Теперь людям приходилось занимать очередь на рассвете, чтобы купить домой хоть какие-нибудь продукты. Когда стало понятно, что хаос не кончится никогда, в ход исторического процесса вмешались военные. Ну, правда, не без помощи ЦРУ — хотя и социализм в Чили строили тоже не без помощи КГБ и внешней разведки Кубы.

Осуждение путча, возглавленного Пиночетом, было одной из любимых тем советской пропаганды. Трудящиеся сочувствовали чилийцам. Собирались на митинги в цехах и универмагах, требовали отпустить на волю вожака коммунистов Луиса Корвалана, который томился в застенках. (Был даже анекдот: «Пока эту… ну, как ее… Луизу, что ли… на карнавал не пустят, я работать не пойду!» Забегая вперед: «Луизу» так и не пустили на карнавал, но через несколько лет обменяли на советского диссидента Буковского. Вожак коммунистов уехал после этого в ГДР, а потом, после крушения Берлинской стены, вернулся в Чили, где прожил достойно и тихо до самой своей кончины.)

О том, что другая половина чилийцев рукоплескала военным, у нас мало кто знал, а кто знал — помалкивал. Какие глупости тогда писали в наших газетах — вспомнить стыдно. И что Пиночет, подумать только, построил себе загородный дом. И что сын супостата возглавил коммерческую фирму. И что его свита беззастенчиво ворует из государственной казны, и что… Понятно, они не были ангелами.

Главной же темой были «преступления чилийской военщины». Каждая вторая статья так и называлась: «Ночь над Чили».

Но если без эмоций: военный переворот стал трагедией для этой страны. Сентябрь 73-го года расколол чилийцев на два непримиримых лагеря и остался в национальной памяти шрамом, который по сей день болит в душе каждого человека, на какой бы стороне баррикад он ни находился в те дни. Тысячи людей действительно подверглись репрессиям, многие покинули страну, опасаясь преследований.

Но только вдумайтесь в цифру: как потом установила независимая комиссия католической церкви, которая расследовала преступления военных, за семнадцать лет их правления в Чили погибло чуть более 2300 человек. В процентном пересчете на 15-миллионное население страны это меньше, чем у нас каждый год гибнет на дорогах или тонет по пьяному делу на озерах и реках. Многие из них погибли в первые же дни путча, когда танки расстреливали Дворец Ла Монеда, где, обратившись в последний раз к народу по радио, покончил с собой президент Сальвадор Альенде. В Сантьяго свистели пули, и военные хватали всех, кто попадался под руку. Из тех, кто погиб или пропал без вести в последующие годы, большинство были профессиональными боевиками, прошедшими подготовку на Кубе. Они были схвачены, когда подрывали мосты и линии электропередач, стреляли в военных. Но среди погибших были, конечно, невинные люди. Их смерть и страдания как раз и стали той «слезой ребенка», которой, по Достоевскому, не стоит ни одна революция. Включая чилийское экономическое чудо, благодаря которому эта страна стала одной из самых благополучных в Новом Свете.

Вот обо всем этом я и хотел снять фильм — признаться, не столько о Чили, сколько о России, где уже полыхали окраины, где всем жилось несладко и мечталось о порядке. Тогда, в начале 90-х, у нас вошли в моду разговоры о «твердой руке», которая должна была остановить хаос развала империи. Пиночета поминали при этом почем зря. Для одних он был действительно всемирным Бармалеем, символом авторитаризма. Для других — столь же символической «Твердой рукой — другом патриотов», который только и способен был спасти матушку-Рассею от разгула демократии.

В действительности он был ни тем, ни другим. Жесткий в принятии решений, беспощадный к врагам, настоящий вояка, Аугусто Пиночет не блистал ни особым образованием, ни ярким интеллектом. В 1973 году он скорее оказался человеком на своем месте, чем душой заговора генералов. По одной из версий, кстати, путч и был организован другими — Пиночет примкнул к мятежникам будто бы в самый последний час и оказался наиболее подходящей кандидатурой, чтобы возглавить хунту. В любом случае, он, конечно, не был ни большим изувером, ни большим вором, чем его коллеги из иных, вполне добропорядочных правительств.

Нельзя сказать, что я размышлял обо всем этом, ожидая генерала в его приемной. Если я тогда вообще о чем-либо судорожно думал, так только о том, как изменить предложенный мне адъютантом сценарий встречи. И когда, наконец, двери распахнулись, и Пиночет — в ослепительно белом мундире с золотыми позументами — вошел в комнату, я сделал шаг ему навстречу и, вместо «здрасте», выпалил:

— Senor general, le quiero pedir desculpas por lo que habia escrito sobre Usted, siendo joven e influenciado por la propaganda comunista.

Перевожу:

— Господин генерал, хочу попросить у вас прощения за все, что я написал о вас, когда был молод и находился под влиянием коммунистической пропаганды.

— Садитесь, — Пиночет жестом указал мне на кресло.

Именно эта фраза и стала причиной грандиозного скандала, который разразился на следующий день после выхода в эфир на телеканале «Останкино» (теперь Первый канал) моего фильма «Чили: портрет на фоне Кордильер».

Наш разговор с Пиночетом длился минут пятнадцать, пока адъютант за спиной генерала не стал бросать на меня умоляющие взгляды, выразительно проводить рукой по горлу и тыкать пальцем в наручные часы, недвусмысленно намекая: ваше время истекло! Потом я не раз пожалел о том, что дрогнул. Окажись на моем месте американский, а не советский человек, он продолжал бы задавать вопросы. «Всемирному Бармалею» наш разговор явно льстил. Он говорил очень тихо, почти неслышно. Трудно было представить, что этот старик в белоснежном мундире двадцать лет назад поставил вверх тормашками целую страну. Он совсем не был похож на карикатурный образ кровожадного диктатора, созданный стараниями советской публицистики — и моими, в том числе. Признаться, это было не самое интересное интервью, которое мне когда-либо приходилось брать:

— Тогда многие писали глупости, потому что хотели помогать коммунистам, а не чилийцам.

— В мировой прессе о вас ходят легенды. У них есть что-то общее с действительностью?

— Да. Общее с действительностью в них то, что их авторы сочиняли эти легенды, потому что им платили зарплату. Если бы они писали обо мне правду, их попросту выставили бы вон. Так у журналистов всегда: они должны писать то, что им скажут.

— Где же правда?

— А правда в том, что, когда я оставил пост президента через 17 лет после переворота, за меня проголосовали на плебисците 43 процентов чилийцев. Это почти половина страны. Те, кто был против, сочиняли про меня всякие глупости. Почему? Потому что они готовили революцию в Чили.

— А если я спрошу вас самого: что за человек генерал Пиночет?

— Солдат, который получил приказ и выполнил его. Причем неплохо. Потому что я понял, что мою страну отдают иностранцам. И кто? Сам президент республики! Моим долгом было защитить ее суверенитет. Поэтому я и вмешался. Знаете ли вы, сколько оружия мы нашли, когда выступили 11 сентября? Тридцать тысяч стволов! Вот как обстояли дела… Здесь уже находился даже кубинский генерал Антонио Ла Гуардиа. Он написал потом книгу, где признался: под его началом в Чили было пятнадцать тысяч партизан. Они должны были сражаться с военным правительством, представьте только!

— Говорят, вы с юности были антикоммунистом. Почему? Ведь эта теория так привлекательна.

— Привлекательна для невежд. Для тех, кто ничего другого не знает. Для тех, кто любит все получать даром. Коммунизм — это мировое господство. И Маркс ясно заявил об этом в своем «Манифесте». И Ленин тоже говорил об этом, и Троцкий мечтал о мировой революции. Хорошо еще, что его остановил Сталин, который решил сначала навести порядок в собственной стране… Теперь говорят: теория была хороша, а вот практики подвели. А я говорю: нет, эта система никуда не годится. Вы поставьте самых лучших исполнителей — результат будет таким же. Коммунистическая система провалилась! Никогда ни у одного государства не будет денег, чтобы кормить всех бездельников.

— Чили сегодня такая, какой вам хотелось видеть ее 20 лет назад?

— Тогда мы мечтали о многом и многое хотели изменить. Что-то удалось сделать, что-то — нет. Так всегда в жизни.

— У нас в стране есть люди, которые думают, что главной заботой Пиночета была дисциплина. В какой мере вы вмешивались в дела экономистов?

— Только в самых общих чертах. Я же не был премьер-министром. А если и бывал на фабриках, то только затем, чтобы убедиться: людям платят ту зарплату, которую они заслужили, а не меньше. Меня всегда заботило, чтобы соблюдался закон. Но чтобы заставлять кого-то работать? Никогда. У нас такого не может быть. Чили — демократическая страна. Она была демократической, когда я появился на свет. И не мне это менять. Что бы там ни болтали про то, что я фашист и диктатор.

— В 78 лет вы чувствуете себя счастливым человеком? Было ли что-то в вашей жизни, что вам хотелось бы переписать набело?

— Да что же вам всем так нравится этот вопрос? Знаете, у каждого человека есть свои амбиции и желания — и свои слабости. В жизни что-то удается сделать, что-то нет. Мне, может, хотелось бы иметь дом в деревне. Мои предки все же были крестьяне. Но они не оставили мне дома… Я счастлив тем, что не занимаюсь больше политикой и могу делать то, что мне по душе. Мне нравится армия, мне нравится оружие, мне нравится писать об этом.

— Вы прожили долгую жизнь. Отчего же не воспользоваться заслуженным правом на отдых?

— Солдаты отдыхают в строю.

***

Вот, собственно, и все, о чем я успел расспросить генерала. Когда мы с режиссером Андреем Хухриковым стали монтировать фильм, стало понятно: если с этого интервью начнется кино, его досмотрят до конца все. Следом за интервью с Пиночетом стоял монолог старой женщины, вдовы члена ЦК компартии Чили, пропавшего без вести. «Пусть его имя будет проклято в веках! Пусть он устанет хоронить своих внуков!» — говорила она…

Но ее проклятий уже никто не расслышал. Фильм показали весной 1994 года в воскресенье, в полдень, когда ничего не происходит, но во всех иностранных корпунктах в Москве включены телевизоры. Первым среагировало испанское агентство ЭФЭ, а вслед за ним и все остальные агентства, сообщения которых наутро перепечатала мировая пресса. То ли ликуя от радости, то ли дрожа от возмущения, крупнейшая газета Чили «Меркурио» вышла с шапкой над шпигелем, в которой говорилось: «РОССИЯ ПРОСИТ ПРОЩЕНИЯ У ПИНОЧЕТА!» Чилийский парламент не нашел ничего более важного и срочного, чем обсудить эту сенсационную новость на своем утреннем заседании.

Посол России в Чили, дипломат ленинской школы Василий Петрович Громов, который еще в Сантьяго честно пытался отговорить меня от идеи брать интервью у престарелого диктатора («Вас не поймет общественность», — говорил он, насупив брови), теперь дал в Москву срочную шифровку «вЕрхом». На профессиональном сленге сотрудников внешнеполитического ведомства «телеграмма верхом» означает не что иное, как шифровку архиважного и сугубо секретного свойства, которая направляется веером во все высшие инстанции — в Кремль, МИД, Службу внешней разведки и так далее. Текста разгневанной телеграммы сам я, разумеется, не видел. Люди, читавшие ее, уверяли, что досталось мне в ней, что называется, по первое число и что спасло меня от очень больших неприятностей только то, что на дворе стоял уже 94-й, а не какой-нибудь другой, более ранний год.

Скандал продолжался примерно неделю. Меня не преминули пнуть и коллеги: осуждающие публикации вышли в нескольких газетах. Включая «Московские новости», где меня обвинил в апологетике чилийского фашизма большой, как стало понятно в последние годы, демократ Сергей Брилев. Но все, наконец, стихло: другие, куда более важные события вытеснили мое «простите, генерал» из поля всеобщего негодования.

И надо же было через неделю после описываемых событий случиться в Чили Международному авиационному салону! Пиночет посетил салон, к нему подпустили журналистов, и кто-то из них, вместо того чтобы поинтересоваться его мнением о самолетах, бухнул:

— Господин генерал, как вы относитесь к тому, что Россия попросила у вас прощения?

И Пиночет, не моргнув глазом, ответил:

— А я всегда считал, что семена, которые мы посеяли двадцать лет назад в Чили, рано или поздно взойдут в России!

И все началось сначала…

Вот, собственно, и вся история. К ней остается добавить: есть несколько обстоятельств, которые меня лично заставляют неоднозначно относиться к Аугусто Пиночету — фигуре, которая останется в истории ХХ века в незавидном списке.

1. Мифом были рассказы о «чикагских мальчиках», которые под его началом сотворили чилийское экономическое чудо. Мальчики были чилийцами — поклонниками либеральной школы чикагца Милтона Фридмана. В небольшой отдельно взятой стране им удалось поставить потрясающий опыт: с успехом реализовать схему перехода от полусоциалистического хаоса к свободному рынку. Лет десять подряд при военном режиме экономика Чили держала ежегодный прирост в 13-15%, и еще неизвестно, как бы сложилась судьба Пиночета и его правительства, если бы им не удалось досыта накормить большинство чилийцев и дать им работу. Именно при военных в Чили сложился жесткий национальный капитал, который по-прежнему удерживает лидирующие позиции в добыче меди, скупает электростанции в Аргентине, кормит рыбой половину Нового Света, продает джинсы в Америку, а чилийская пенсионная система для многих стран стала образцом для подражания. И если кто пострадал от реформ, так это местные банки и предприятия, которые не выдержали конкуренции. Но только не «простые люди».

Пиночет при этом никогда не совал носа в дела, в которых мало что смыслил. Он сделал лучшее, что может сделать политик на высшем государственном посту: брал на себя политические решения и ответственность за их последствия. И не читал наместникам в провинциях лекций о том, как надо собирать зерно, нагревать воду или выращивать поросят: это забота завхоза, а не лидера нации. Сравнивая генерала с иными персонажами на высших государственных постах, я склонен считать это скорее признаком ума.

2. При подготовке новой конституции, которая писалась под председательством и личным присмотром «кровавого диктатора», туда был включен пункт о плебисците, который должен был решить: остаются военные или уходят. Плебисцит состоялся в назначенный Пиночетом день и час в 1989 году. Генерал проиграл его, набрав 43 (!) процента. И сдержал слово, уступив власть и президентское кресло демократу-социалисту Патрисио Эйлвину, победившему на избирательных участках.

И это единственный известный мне случай в новейшей истории, когда диктатор предложил народу решить его судьбу и, проиграв, честно ушел в тень.

3. Правда, перед тем как уйти, он предупредил всех со свойственной ему прямотой: «Ни один волос не упадет с головы моих людей!» И это избавило Чили от пустых выяснений, кто и что делал на следующий день после такого-то сентября, и от еще более бесполезных споров о том, как именно надо переходить к демократии — сразу или по частям, через «президентский фильтр». Как ни парадоксально звучит, но сам Пиночет стал гарантом цивилизованного и бескровного перехода страны от собственной диктатуры к гражданскому миру.

Правда, ушел он не совсем, оставил за собой пост главкома сухопутных войск. Никто не верил, что генерал был способен вернуться, но до конца его дней чилийцы в отношениях с ним следовали формуле, которую мудрый японец Рюноскэ Акутагава предложил применять к человеческой жизни. Жизнь, писал он, подобна коробку спичек. Обращаться с ним серьезно — смешно. А несерьезно — опасно…

На следующий день после интервью, перед самым отлетом в Москву мне позвонили из чилийского министерства обороны и сказали, что я могу забрать снимок, который сделал военный фотограф.