«Основателем туристского движения в Магадане был бывший заключенный». О Колыме, которую мы никогда не забудем
Этим летом состоится одна из самых важных экспедиций Клуба. Не просто путешествие, а настоящее погружение в историю. Мы заберемся на другой конец страны и проедем по знаменитой Колымской трассе, чтобы своими глазами увидеть места, о которых когда-то слышали или читали. Посетим несколько заброшенных лагерей, встретимся с родственниками бывших заключенных и познакомимся с хранителями той истории, о которой совсем недавно не принято было даже говорить вслух. На протяжении всей поездки нас будет сопровождать Сергей Райзман, историк и магаданец в третьем поколении, который уже много лет показывает эти места тем, кто интересуется историей ГУЛАГа. Мы поговорили с ним о современной жизни в Магадане, следах лагерного прошлого, исторической памяти и о людях, которые приезжают на Колыму, чтобы прикоснуться к этой истории.
Какая она, жизнь в Магадане?
Главная особенность — своеобразная оторванность. Сейчас она менее заметна, чем в 90-е или, тем более, в 80-е годы, но она существует. Связано это в первую очередь с тем, что добраться до центральных районов России — «до материка», как мы говорим, можно только самолетом. Как правило, через Москву, хотя в последние годы еще одним авиахабом для магаданцев становится Хабаровск. Постепенно начинают ездить в отпуск по Колымской трассе, но очень редко и не каждый отважится. Во-первых, чтобы выбраться хотя бы за Урал придется потратить дней десять. добираться придется неделю или больше. Во-вторых, дальняя дорога всегда выматывает, ну и «убивает» машину. Да и в финансовом отношении это весьма затратно.
Эта оторванность определяет и характерные для региона проблемы. Высокие цены на овощи и фрукты, например, и все, чего здесь просто нет, что нужно заказывать через Интернет или везти самостоятельно. Всегда есть наценка на перевозку и пересылку, широко известных в центральной России сетевых магазинов практически нет... Вот у нас событие недавно было — открылся первый «Спортмастер». Мы теперь можем покупать по общероссийским ценам спортивные товары.
А климат?
Вопрос привычки. Конечно, здесь достаточно холодно. Среднегодовая температура в Магадане −3°С, а в Магаданской области в целом −12°С и снег лежит около семи месяцев в году. Сами магаданцы спорят с жителями центральных районов Колымы где климат суровее. На побережье перепады температур менее значительны, зима короче и относительно теплее. Но из-за влажности и постоянных ветров, по оценке синоптиков, климат суровее, чем на полюсе холода в Оймяконе. На Колыме перепады температур куда больше: зимой не редкость -50, а летом температура может подниматься выше 30, при том, что вполне возможен и снегопад в середине лета. Когда длинная зима плавно переходит в холодное лето, то снегопады сменяются затяжными моросящими дождями. Несмотря на погоду, местные увлекаются охотой, рыбалкой, прогулками, походами по окрестностям Магадана и далеко за его пределы.
Магадан — большой город?
Меньше 100 тысяч жителей, но для Магаданской области — это островок цивилизации. Как между Москвой и остальной Россией, так и между Магаданом и остальными поселками существует большая разница. Если москвичи остальную Россию называют «регионы», то магаданцы остальную область называют «трасса». Потому что большая часть поселков расположена вдоль Колымской трассы. Они меньше по численности, многие из них и вовсе уже закрыты.
Вы называете себя магаданцем в третьем поколении. Если Магадан был основан в 1929 году, получается, что ваш дедушка приехал в эти края еще до основания рабочего поселка?
Он приехал летом 1933 года, после окончания 3-го курса геологоразведочного техникума. «Дальстрой» уже существовал полтора года, на базе Нагаевской культбазы возник и активно рос поселок Нагаево, в долине реки Нагаево появились первые дома, ставшие основой поселка Магадан. Через шесть лет, в 1939 году, они объединились под общим названием и Магадан получил статус города. Если ориентироваться на эти даты, то дедушка приехал в Магадан еще до того, как тот стал городом.
Помните какие-нибудь истории, которые он рассказывал о том времени?
Я его не застал и могу судить о нем по рассказам мамы. Многие его истории начинаются с того, что как-то запуржило. Например, вышел на улицу в пургу. От туалета до дома протянута веревка, которая оказалась оборвана ветром. Блуждал вокруг поселка три дня, пока не вышел к жилью. Ичиги (мягкие сапоги) пришлось снимать вместе с кожей — поморозил ноги.
Летом 1941 года он ушел с геологической партией «в поле» — в тайгу. Достаточно далеко от обитаемых мест, рации нет. Случайно встречают какого-то эвена, а тот им говорит: «Война, однако». — «А с кем война?» — «А не знаю однако». Ну, какая разница, да? Абориген, что ему. А здесь ждали-то нападения японцев, и серьезно опасались японского десанта в районе Магадана. Поэтому дед с товарищами спешно свернули лагерь, двинули в сторону трассы и устроили там засаду. Взяли в качестве «языка» водителя проезжавшего автомобиля и долго допрашивали его на предмет того, есть ли японцы в городе, ну, и с кем война, соответственно.
А с историей ГУЛАГа история вашей семьи как-то пересекается?
Очень опосредованно. Предки мои оказались здесь добровольно, слава богу. Дедушка по материнской линии до войны принимал участие в геологоразведочных работах в районе Сусумана и Ягодного. Как правило, в геологических партиях в качестве чернорабочих принимали участие расконвоированные заключенные. Он считается одним из первооткрывателей россыпного месторождения золота на базе которого позднее возник прииск «Мальдяк», где в качестве заключенных работали будущий военный комендант Берлина и командующий ВДВ генерал армии А. В. Горбатов и будущий конструктор советских космических кораблей С. П. Королев.
Долгое время семья жила в Усть-Омчуге, бывали и на Бутугычаге. Дед заезжал туда как геолог, и мать мою с собой туда брал. При этом самого лагеря, видимо, она не видела. Практически у каждой семьи тогда был свой, как они его называли, «дядька», иногда «дневальный». Это был расконвоированный заключенный, который следил за тем, чтобы в доме, пока семья на работе, горела печь, не замерзли дети, чтобы с ними ничего не случилось. Были такие в семье и у матери, и у отца. Один из таких «дядек», по рассказам, был даже вором в законе якобы.
Все, кто жил здесь, волей-неволей соприкасались с лагерной темой. До войны в среднем на одного вольнонаемного приходилось пять заключенных, после войны соотношение выправляется, но до середины 50-х заключенных на Колыме было больше, чем вольнонаемных.
Магадан и особенно Колыма ассоциируются в первую очередь с ГУЛАГом, этой нашей, как ее часто называют, неудобной историей.
Да, эта ассоциация очень устойчива и пытаться от нее избавиться бессмысленно.
Через колымские лагеря за годы репрессий прошла относительно небольшая часть заключенных. Историки называют цифры от 740 до 830 тыс. человек за 25 лет существования «Дальстроя». В масштабах страны это капля в море, встречались лагеря и с более высокой смертностью. Более того, с формальной точки зрения, лагеря «Дальстроя» не были частью ГУЛАГа. «Дальстрой» и ГУЛАГ были равноценными самостоятельными организациями. Однако символом безжалостной жестокости режима, синонимом ГУЛАГа стала именно Колыма. Отчасти это связано с действовавшим в СССР запретом на упоминание этой темы, когда народная память подпитывалась лишь рассказами очевидцев, обрастающими вымыслами и преувеличениями. Также сказались и реальные условия жизни заключенных, заброшенных на край света и оказавшихся в невыносимых условиях. Внесли вклад и современные дилетанты и псевдоисторики, склонные к тенденциозному отбору исторических фактов и даже фальсификации в угоду сенсационности.
И среди магаданцев есть те, кого эти ассоциации Колымы со сталинскими репрессиями огорчают или даже вызывают негодование. Здесь смешана и искренняя любовь к своему краю и определенный инфантилизм людей, считающих, что происходящее здесь тогда не должно касаться их сейчас. Позиция государства, не считающего нужным тратиться на сохранение памяти о пострадавших во времена репрессий, лишь укрепляет нежелание многих и магаданцев, и россиян в целом, и всех народов бывшего СССР разделить ответственность с государством за преступления сталинизма.
Известный историк О. В. Хлевнюк пишет, что количество доносов в годы правления Сталина не превышало среднестатистических значений и возлагает всю ответственность за развязывание репрессий на Отца народов. Да, Сталин и его окружение создали систему при которой стали возможны масштабные репрессии, однако их исполнителями становились вполне обычные люди. Помните ту известную формулу советского общества, где половина народа сидит, а вторая половина охраняет? На мой взгляд, когда наши современники говорят: «Я не имею никакого отношения к репрессиям и не хочу о них ничего знать» — это нежелание принимать на себя часть ответственности за то, что наши предки эти репрессии допустили и свидетельство того, что многие также индифферентно готовы встретить их вновь.
Если не ошибаюсь, «Дальстрой» закрыли в конце 50-х. Заключенные имели возможность выехать сразу или были вынуждены оставаться?
Магаданская область была образована в 1953 году, ранее, в том же году прошла так называемая «бериевская» амнистия, ополовинившая численность заключенных «Дальстроя». Фильм «Холодное лето пятьдесят третьего...» как раз повествует об этих событиях. Позднее началась реабилитация политзаключенных, а в 1957 году ликвидировали «Дальстрой». Ему на смену пришла стандартная для того времени структура — Магаданский совнархоз.
С середины 50-х число заключенных стало резко снижаться. Люди получали свободу и для уже созданной Магаданской области это была катастрофа: до половины состава рабочей силы менялось за сезон. Уезжали в связи с освобождением, либо разочаровавшись в бытовых условиях, если это были вольнонаемные. Приходилось опять изыскивать и как-то привлекать эту рабочую силу.
Реабилитация была постепенной, но массовой. Большинство из заключенных, конечно, уезжали, но были и те, кто оставался, иногда вынужденно, в качестве ссыльнопоселенца, а иногда, осознавая, что возвращаться им некуда.
Как складывалась судьба тех, кто был вынужден остаться?
Был такой Петр Демант, осужденный по той самой 58 статье. Сначала он отбывал срок в Сибири, а потом на Колыме, какое-то время работал на прииске «Днепровский». В 1953 году освободился по амнистии, но, оставаясь ссыльнопоселенцем, продолжал работать грузчиком в поселке Ягодное и получил разрешение выезжать из поселка только в 1962 году. В 1978 году он перебрался в Крым, умудрился жениться на дочке видного советского военачальника и вместе с ней перебрался в Москву.
Тех, кто после освобождения был вынужден здесь остаться, было довольно много. Они жили на «трассе» и в Магадане, встречались друг с другом и я тоже с ними сталкивался. Большинство из них, к сожалению, уже умерло. Оставшихся в живых можно пересчитать по пальцам одной руки. Лично я знаю сейчас только об одной женщине, которая была в лагере, но она уже в том возрасте, когда ей ни до чего. Поговорить можно с потомками заключенных. Но надо понимать, что и они массово уезжали в 90-е. Мы как-то прикидывали и выяснили, что не менее трети, а то и половины тех, кто сейчас живет в Магаданской области, оказались здесь не раньше 90-х. Они не то что период сталинских репрессий, а вообще советское время здесь не застали.
Найти остатки лагерей на Колыме сейчас просто? Многое сохранилось?
Нет, не очень много. Основная масса лагерей была сосредоточена на добыче золота. Помимо него здесь добывали еще олово, уран, серебро, вольфрам. Колымская трасса строилась по мере открытия месторождений и следовала не за географией, а за геологией. Открылась какая-то россыпь, значит, туда надо проложить дорогу. Поэтому большинство месторождений расположены вдоль Колымской трассы — это наиболее разработанная и одновременно истощенная территория. Разрабатывать месторождения далеко от Колымской трассы просто не выгодно — тащить это все по болотам и сопкам.
Лагеря, которые были заняты на разработке золота, были временными. Чаще всего строились из дерева, но были и каркасные палатки, реже — деревянные бараки. Ставились эти лагеря прямо на месторождениях и после того, как территорию отработали, просто переносили целиком на уже «промытое» новое место. Вместе со всем оборудованием и жилыми постройками заключенных. Эти постройки и тогда были временными, а до наших дней и тем более уцелеть не могли.
Сразу вспоминается Сергей Павлович Королев, которому приходилось своими руками добывать этот драгоценный металл на прииске Мальдяк в условиях колымских морозов, и как потом он презрительно называл его «проклятым золотишком».
Думаю, большинство заключенных относилось к золоту не столько с презрением, сколько с ненавистью и ужасом, понимая, сколько сил, страданий и жизней требовала его добыча. Работа «на золоте» считалась одной из самых тяжелых. Подневольный труд использовался преимущественно на не механизированных участках производства, в отчетах это называлось «мускульным трудом». Это было время лихорадочной добычи золота. Неудивительно, что качество промывки тогда очень хромало. В уже промытой породе оставалось довольно много золота. На это обратили внимание еще в советские годы и отвалы стали промывать еще раз. По мере совершенствования технологий промывать их оказалось выгодно. Я сам сталкивался с отчетами экологов, которые писали что к 80-м годам некоторые отвалы вдоль трассы были промыты по семь раз. Это подразумевает снос всех лагерных построек, потому что эта территория также подлежит промывке. Так было и в советское время, и в нулевые, так остается и сегодня. Значительная часть предприятий, особенно в Сусуманском и Ягоднинском районах, работают на старых отвалах. Они не разрабатывают новые месторождения, а отрабатывают старые. Это означает, что инфраструктуры тех лагерей, которые специализировались на добыче золота, практически не осталось. Особенно вдоль трассы.
Что же тогда осталось?
По большей части лагеря и инфраструктура, которые специализировались на добыче олова. Его добывали чаще всего через шахты, а не открытым способом, как золото. В середине 50-х добывать олово оказалось невыгодно. Невыгодно было и до того, но в 50-е мы сильно задружились с Китаем, где были богатейшие залежи олова и разрабатывать их оказалось гораздо выгоднее. Перспектива нехватки олова сошла на нет, а золото вдоль трассы оказалось выработано. Стало не хватать рабочей силы, потому что чем беднее месторождение, тем больше усилий для добычи золота приходится прилагать. На это наложился и кадровый голод, вызванный начавшейся реабилитацией. Поэтому уже во второй половине 50-х большая часть предприятий по добыче олова оказалась закрыта, шахты законсервированы. К разработке этих месторождений не вернулись и сегодня. Вместе с ними оказались закрыты лагеря и поселки, которые там находились, людей расселили, заключенных и наиболее востребованное оборудование перевезли на близлежащие золотодобывающие прииски и рудники.
Сказалось и то, что трасса строилась не к оловянным месторождениям, а к золотым. Поэтому большое количество оловянных месторождений находится довольно далеко от нее. К ним труднее добраться, и они лучше сохранились. Их растаскивали гораздо меньше. По моим наблюдениям, на сохранность больше влияет время, а не люди. Уже лет десять я езжу на «Днепровский» и вижу, как он разрушается буквально у меня на глазах. Не потому что его жгут или растаскивают, а потому что пришло время, изнашивается все — снег нападал на крышу, она прохудилась, стала подгнивать. Уцелевших строений с крышами практически не осталось, они провалены почти все. Лагерной жилой зоны не осталось вообще. У меня сложилось впечатление, что эти постройки просто снесли при консервации, там пустое пространство и только административные здания и производственная инфраструктура.
Были какие-то попытки сохранить остатки лагерей?
Очень часто этот вопрос задают иностранцы. Честно говоря, даже для меня это звучит дико. Ну, представьте, что только до «Днепровского» — а это один из самых доступных лагерей — порядка 360 км по трассе от Магадана, а потом еще двадцать по зимнику. Это грунтовая дорога, которую не обслуживали уже более 60 лет. Машина трясется, ходовая разбивается, и счастье, если ты не пробил колесо. В окрестностях «Днепровского» населенных пунктов нет. Артельщики есть, а населенных пунктов нет. Кто там что будет обустраивать! Тем более, что площадь лагеря и производственной зоны — это не менее 15 кв. км в долине у ручья Днепровский и окружающих его сопок высотой более 1000 м. Это безумные деньги, особенно, когда область дотационная.
А попытки сохранить места памяти?
Колыма, вольно или невольно, стала судьбой, а зачастую и последним пристанищем многих заключенных со всех регионов бывшего Советского Союза. Сегодня все население области — 140 тысяч, а только за время «Дальстроя» погибло около 130 тысяч заключенных. Таким образом, численность населения области вполне сопоставима с численностью только умерших в лагерях за годы существования «Дальстроя». И это я не считаю кладбища закрытых поселков. Поселки закрывались во все времена. При Советском Союзе реже и продуманней, в девяностые — массово и лихорадочно. Закрывают их и сейчас. Мимо кладбищ закрытых поселков мы проезжаем время от времени — они заброшены, они зарастают. Про кладбища заключенных и говорить нечего. Если не знать где они, то с виду никогда и не скажешь, что здесь похоронены люди.
Очевидно, что решать проблемы увековечения памяти жертв политических репрессий необходимо с участием федеральных органов власти. Но государство ничего не предпринимает для сохранения кладбищ заключенных, чтобы хотя бы так увековечить память погибших. Все кресты, установленные на них — частная инициатива неравнодушных или местной епархии русской православной церкви.
Единственная крупная инициатива, исходящая из федерального центра по этой теме — исследования Музея истории ГУЛАГа, ради которых они уже несколько лет приезжают в Магаданскую область. Прошлым летом они заявили о планах сделать на месте «Днепровского» музей под открытым небом. Правда, мне кажется, что с этим несколько опоздали. Сейчас «Днепровский» в том состоянии, когда сложно даже представить, что там можно сохранить. Еще буквально несколько лет и там едва ли что-то можно будет разглядеть. Конечно, штреки, устья шахт будут видны, дороги и отвалы тоже, но от деревянных построек останутся только фундаменты с остатками досок на поверхности, и все.
Кстати, в Музее истории ГУЛАГа есть VR-фильм с поездки на Бутугычаг. Надеваешь виртуальные очки и будто бы оказываешься на месте бывшего лагеря — тоже хороший способ сохранить память. Получается, что скоро единственными свидетельствами останутся воспоминания?
Материальные свидетельства эпохи хранятся в Музее истории ГУЛАГа, местных краеведческих музеях, как государственных, так и поддерживаемых энтузиастами. Огромный массив документов по теме репрессий хранится в различных архивах бывшего Советского Союза. К сожалению, мы даже не можем оценить степень сохранности и объем этих материалов. В значительной их части доступ для исследователей ограничен или и вовсе запрещен, кроме того часть этих документов и вовсе была уничтожена в ходе так называемых «архивных чисток», как в 60-е гг, так и совсем недавно. Мемуарной литературы на лагерную тему много, в том числе касающейся лагерей «Дальстроя», однако для историков опоры только на воспоминания недостаточно.
В тоже время, по воспоминаниям и художественным произведениям сидельцев мы достаточно полно представляем себе жизнь заключенных на Колыме. Потрясают своей эмоциональной силой «Колымские рассказы» Варлама Шаламова. Не меньше впечатляет автобиографический роман «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург, который назвали «исполненным болью эхом нашего недавнего прошлого». Гинзбург отбывала срок в лагерях Колымы, а после освобождения была оставлена на «пожизненное поселение» в Магадане, откуда смогла уехать только после реабилитации. На Колыму был этапирован будущий академик Сергей Королев, здесь отбывал срок актер Георгий Жженов, писатель Юрий Домбровский. Но многие фамилии, которые были известны тогда, довольно мало могут сказать людям нашего времени. В этом смысле меня удивляет судьба Вадима Козина. Был такой советский эстрадный певец, композитор, поэт. Популярность Козина в 30-х годах была фантастической, ничуть не менее Вертинского, а сейчас о нем помнят только историки. У нас есть Музей-квартира Козина, но кто из не магаданцев знает о нем? А ведь когда-то за его грампластинками выстраивались огромные очереди, которые приходилось сопровождать чуть ли не конной милиции во избежание беспорядков.
Я где-то читала, что у Вадима Козина был какой-то конфликт с Берией, чуть ли не словесная перепалка, которая в итоге привела к аресту. Это так?
По воспоминаниям, он был большой выдумщик и сам запустил, наверное, версии три о причинах своего ареста. Даже просмотр личного дела вряд ли даст понимание, почему его посадили. Всегда есть подводные камни. Сложно сказать из-за чего загремел. За все мог. Время было такое, повода не нужно было. А он поводы создавал.
Не представляю, как без открытых архивов можно говорить о сохранении памяти. Даже потомкам трудно получить данные из архивов, что и говорить про исследователей и тех, кто просто интересуется этой историей.
У меня довольно много историй неудачных поисков. Пару лет назад ко мне обратились журналисты с просьбой уточнить, как можно получить информацию о афроамериканце Ловетте Форт-Уайтмене — чуть ли не единственном чернокожем, который оказался в лагерях «Дальстроя». Я объяснил им что для этого нужно, а спустя полгода они собрали комплект документов, необходимых для получения доступа к архивам, и снова обратились ко мне. Нас валандали месяца два, если не больше. Когда мы добились хотя бы какой-то реакции, то получили справочку на половину листа, о том, что такой человек действительно находился в одном из лагерей «Дальстроя», поступил тогда-то и умер тогда-то. С ошибкой в месте захоронения. Потому что мы располагали официальным документом о том, где он на самом деле был захоронен. Доступ к личному делу мы так и не получили. И это при том, что человек умер в 1939 году и по всем законодательным нормам сроки ограничения доступа к его личному делу уже прошли. Эта история длится до сих пор и мы все еще пробуем пробиться к этому личному делу.
А часто в Магадан приезжают потомки заключенных? По вашим наблюдениям, кто эти люди, которые приезжают в Магадан — потомки, исследователи или, может быть, экстремалы?
Совершенно разные люди. Кто-то приезжает ради истории, а кто-то — на охоту и рыбалку. Вторых может быть даже больше, чем тех, кому интересна именно история. Экстремальщики тоже приезжают, добираются до нас и популярные блогеры. Я с ними очень мало сталкиваюсь, потому что специализируюсь на историческом туризме. По моим ощущениям, за историей чаще приезжают иностранцы, чем наши. Одни числят себя потомками заключенных и даже если их предки отбывали срок не на Колыме, им все равно интересно приехать сюда. Другие просто интересуются историей ГУЛАГа и едут в Магадан ради возможности узнать о ней больше непосредственно на местах событий. Как-то я сопровождал отца с сыном из Гаити, которые объехали весь Дальний восток России и приехали в Магадан, потому что им интересна наша история. Показывал им «Днепровский».
Знаете, по логике здесь должен быть вопрос, зачем и для чего потомкам заключенных смотреть на эти места, но я знаю на него ответ. Это такая тонкая грань, которую сам не замечаешь, как пересекаешь. Слушаешь в детстве истории бабушек-дедушек или читаешь об этом в тех же «Колымских рассказах», идешь, например, в Музей истории ГУЛАГа или делаешь первый запрос в архив и даже получаешь какие-то копии из следственного дела. И понимаешь, что надо ехать. Потому, что не можешь не поехать и не увидеть эти места своими глазами.
Это действительно сильное эмоциональное переживание. Несколько лет назад я познакомился с Владимиром Роттом, чей отец, Ференц Ротт, как я понимаю, командовал ротой в венгерской красной армии Белы Куна в годы Гражданской войны. Это было еще при Венгерской советской республике, которая просуществовала очень недолго. Потом он работал коммивояжером по продаже лесообрабатывающего оборудования в Европе, а в начале 30-х компания заключила выгодный договор с Советским Союзом, и его командировали в Беларусь. Несколько лет Ференц Ротт налаживал оборудование там, потом ему предложили принять гражданство и он согласился, а еще спустя какое-то время уехал на Колыму. Уже не добровольно. Это был 1938-й год.
Я выяснил, что после отсидки он получил статус ссыльнопоселенца. Вроде бы вольный, а за пределы определенной территории все равно не можешь выезжать. Соответственно, нужно устраиваться на работу, а работодатель здесь один — тот же «Дальстрой». У меня не было доступа к его лагерному делу, но был доступ к его делу как вольнонаемного, в том числе я изучал его автобиографию. Уже пребывая на Колыме в статусе заключенного, он не понимал, за что его посадили. О чем так и писал, мол, да, я понимаю, что перед войной была тяжелая обстановка, немцы, фашисты угрожали. И что в этих условиях территории, которым угрожала оккупация, было необходимо очистить от потенциально враждебного элемента. То есть он пытался как-то объяснить причины, почему его посадили, так как ему никто ничего не объяснил. И осужден он был так называемым «особым совещанием», то есть он даже не знал статью, по которой его осудили. Уже после войны Ференц Ротт работал в районе Усть-Омчуга лесным техником или кем-то вроде того, и пропал зимой на обходе участка, видимо, где-то замерз.
И вот Владимир, его сын, которого он успел увидеть буквально в двух или трехлетнем возрасте, вырос, стал инженером и в 70-х умудрился бежать в Канаду и живет там до сих пор. Несколько лет назад он приехал в Магадан. Это была не совсем туристическая поездка: он списался с нашими историками-краеведами, в том числе вышел на меня, и приехал. Ему было интересно увидеть места, где находился его отец, и посмотреть сохранившиеся документы, с чем мы ему и помогли. Эта поездка для него оказалась сильной эмоциональной встряской. Я помню слезы на его щеках, когда он читал собственноручно написанную его отцом автобиографию. Подозреваю, что это одна из причин, почему мы так дружески общаемся до сих пор. Недавно он прислал мне свою очередную книгу воспоминаний.
Варлам Шаламов оценивал лагерный опыт как полностью отрицательный. Читая его рассказы, воспринимаешь Колыму как мрачный суровый промерзлый мир, где нет места для гуманизма и свободы. Вы согласны с такой оценкой?
Шаламов писал, что лагерь растлевает человеческую душу. Пожалуй, это так. Лагерная система была устроена так, что подталкивала заключенных идти на компромиссы с совестью ради повышения шансов на выживание. Я мало встречал сидельцев, готовых откровенно рассказывать о своем лагерном опыте. Это напоминает то, как истинные фронтовики не любили рассказывать о войне. Но лагерный опыт и Колыма не одно и тоже. И доказательством этого служит жизнь уже упомянутого мною Петра Деманта, четверть века проведшего на Колыме после освобождения. «Очутившись на Колыме, — вспоминал Демант, — я не мог, однако, не обратить внимания на странный факт — фоном каторжной человеческой мясорубке здесь был необыкновенно красивый ландшафт; бросались в глаза — бесконечная глубина горных горизонтов (следствие уникальной чистоты воздуха), феерические восходы солнца над сопками, ревущие, пенящиеся таежные реки, зеленый бархат не тронутых пилой вековых лесов, а зимой (добрые две трети года) — долины в сверкании кристаллических снегов, ложные солнца, гало, северные сияния, колоннады светящихся столбов».
Петр Демант стал одним из основателей туристского движения в Магаданской области. Он первым поднялся на Абориген — один из высочайших пиков Магаданской области, и дал названия многим горным вершинам в окрестностях озера Джека Лондона. Перевал, ведущий к Аборигену, магаданцы назвали именем Петра Деманта. И сегодня редкостной красоты горно-озерной край, где когда-то прокладывал маршруты Петр Демант, привлекает любителей природы, художников, всей жителей Магаданской области изысканностью пейзажей, возможностью отдохнуть, порыбачить, совершить спортивные горовосхождения.
Какая, на ваш взгляд, самая главная причина приехать в эти места?
Говорят, что у большинства магаданцев сложился «синдром отложенной жизни»: живут здесь временно, до того момента, пока, подзаработав, не уедут на «материк». Однако, встречаются и другие люди, которые говорят, ну вот, мы приехали на пару лет деньжат подзаработать, а остались на всю жизнь. Не потому что финансы не позволяли уехать, а потому что к природе приросли. Мало кто упоминает сам город или какой-то другой населенный пункт, даже довольно мало кто упоминает людей. Как ни странно, всех очаровывает природа. Она необычная для жителя материка, кажется очень суровой и очень бедной, но в то же время она очень нежная, очень ранимая. Несмотря на то, что экспедиция Клуба в большей степени нацелена на историю, но мимо колымской природы мы точно не проедем. И я также надеюсь, что хотя бы некоторых из тех, кто поедет с нами, увидев эту природу и почувствовав необычный воздух Колымы, захотят вернуться в Магадан вновь. А вернувшись, захотят вдохнуть в Магадан новую, куда более оптимистичную жизнь.
