«Первый раз я приехал в Рим в 2000 году, и это был ужасный приезд». Интервью с Андреем Бильжо
Светский интеллигент, сценарист и карикатурист Андрей Бильжо влюбился в Италию 20 лет назад, купил студию в Венеции, каждый июнь проводил на Искье и много раз возвращался в Рим. За десятилетия отношений с городом он завел дружбу с владельцем кафе, где любил бывать Феллини, с мастером, который делал парики для его фильмов, с реставратором скрипок и шеф-поваром — выпускницей кулинарной школы Le Cordon Bleu.
Накануне поездки в Рим мы поговорили о том, чем отличаются жители Рима и Венеции, почему не стоит пытаться быстрее поставить галочки в списке обязательных к посещению достопримечательностей, и как научить любого человека рисовать любимый город.
Вы больше 20 лет живете в Венеции и написали книги о Венеции, об Искье и о Соловках. Островная жизнь кажется вам более привлекательной, чем материковая?
Ну я поправлю. Я жил в Венеции наездами. Я просто там приобрел небольшую студию и жил между Москвой и Венецией — ну, большую часть времени, конечно, в Москве. Что касается Искьи и Соловков, то на Соловки я езжу довольно часто, а на Искью каждый июнь, когда у меня день рождения. Вот уже 20 лет. То есть 20 июней я там прожил. Ну, островная жизнь интересна. Мне нравится. Я потом стал как-то анализировать и понял, что я люблю острова. Потому что остров — как известно, часть суши, окруженная морем, океаном, водой, там такое замкнутое пространство, своя жизнь.
По вашим наблюдениям, как влияет на человека эта островная жизнь? Например, чем жители Венеции отличаются от жителей Рима?
Отличаются вообще люди, живущие на острове. Они немножко другие, они чуть-чуть инфантильнее. Чуть-чуть. У них восприятие жизни как у детей. Если они оказываются в большом городе, уезжают со своего маленького острова — или даже большого острова — они немножко пугаются этой большой жизни. То есть островитяне наивнее, чудаковатее, добрее. И несколько трогательнее, что ли.
За 20 лет эти города стали для вас не такими, как для тех, кто приезжает туда реже — или вообще впервые? Как вы думаете, что в визитах туда самое главное?
Пообщаться с людьми — это все очень интересно. И пожить так, чтобы раствориться и стать на какое-то время жителем города. Поехать в Рим и увидеть окно, в которое падал свет на картины Караваджо. Или пойти в кафе, где любил бывать Федерико Феллини. Или поговорить с мастером, который реставрирует скрипки и у которого не просто абсолютный слух, а такой, что он слышит какие-то невероятные оттенки звуков и знает про скрипки все. Или пойти в мастерскую, где делают парики. Парики, которые использовал в своих фильмах Феллини — ты можешь их надеть и в них сфотографироваться. Это совсем другой Рим, понимаете?
Самое ценное, на мой взгляд — увидеть то или другое место через призму человека, который его любит и знает. Не так важно получить много знаний, которые быстро забудутся, как важно почувствовать душой, телом, эмоционально, твое это место или не твое.
А насколько важна гастрономическая сторона путешествий?
Ресторан — это очень, очень важная составляющая вообще того места, куда вы едете, любого места. Это ведь не только кухня, это какая-то атмосфера, это люди, которые там сидят, это интерьер. Когда ты сидишь на улице Венеции — это вид на канал. Через наш желудок и вкусовые сосочки проходит очень много информации. Мы помним не только еду, мы очень хорошо помним, когда мы ее ели, с кем, о чем говорили. Вот попробуйте, дорогие телезрители и радиослушатели, вспомните какое-то событие, и вы вспомните, что вы ели, с кем вы ели, о чем говорили и так далее. Это очень важная информация. Поэтому рестораны важная составляющая.
В какой момент в вашей жизни появился Рим, и в какой момент вы поняли, что хотите его показать путешественникам?
Рим появился в моей жизни, когда я еще не ездил никуда. Потому что в фильме «Сладкая жизнь» Федерико Феллини была потрясающая атмосфера, потрясающая какая-то жизнь. И вот это был для меня Рим.
Другой такой фильм — «Великая красота» Соррентино. Но он появился к тому времени, когда я в Риме уже бывал. А началось все, конечно, с Феллини. В первый раз я приехал в Рим в 2000 году. Кстати, тогда же я приехал и в Венецию. Это были ужасные приезды, совершенно чудовищные. Я в первый раз приехал в Венецию со своей женой. Ехали шесть часов (мы ехали на автобусе туда и обратно) и там провели четыре часа, и была чудовищная жара, потом пошел какой-то ужасный дождь, духота чудовищная. Дали какой-то кусок хлеба, помазанный кетчупом, сказали, что это пицца. Повели куда-то, но мы никуда не пошли. Потом мы сели в автобус, поехали обратно, и я обратился к человеку, который вез нашу группу. Я тихонечко спросил: «А сколько стоит переночевать в отеле, если сюда просто приехать с ночевкой?»
Он так посмотрел на меня сверху вниз и снизу вверх и громко сказал в микрофон всему автобусу: «Вам это не по карману!»
Это был мой первый приезд в Венецию. Я понял, что я сюда обязательно вернусь. И ровно так же мы приехали в Рим в 2000 году. Там ходили толпы, это было две тысячи лет с Рождества Христова — и ходили группы, и пели христианские песни. Как футбольные команды: одни в желтом, другие в красном, третьи в зеленом. Жара была чудовищной, все было закрыто, и ты думал об одном — как бы поскорее отсюда выбраться, потому что это точно не Рим. Но потом я туда вернулся уже по-другому, и это был такой настоящий Рим.
Кому вы доверяете показывать Рим вместе с вами?
Я — душа компании, я рассказываю истории, байки, я даю какую-то краску, царю за столом, я учу рисовать, рассказываю о том, о сем, пятом, десятом. В Риме есть Марита Губарева, специалистка по Феллини, которая знает город как историк-культуролог. Есть глубокие знания, а есть знания поверхностные, как у меня. У Мариты знания глубокие. Но так как я человек эмоциональный, я добавляю какие-то краски. Я раскрашиваю то, что она рисует.
Марита Губарева в Риме покажет такой Рим, от которого все просто обалдеют. А я расскажу, например, о том, кто такой художник не только как живописец, но и как личность, что художник значит для Италии эпохи Возрождения и позже. Это очень важно, поэтому я иногда перебиваю и говорю: «Послушайте, художник был человеком, который включал в себя суперзвезду, актера, рок-звезду». Он мог днем писать портрет императора или Папы Римского, а вечером сидеть в трактире, пить вино и рисовать какую-нибудь натурщицу, какую-нибудь девушку с соседней улицы с низкой социальной ответственностью. Он знал про жизнь тех и жизнь этих, и это было, конечно… про него было интересно знать всем жителям города: с кем он спит, что он ест, с кем он выпивает. Вот что такое был художник.
Вот так с Маритой Губаревой в тандеме мы… хотел сказать работаем — нет, проживаем это время. Проживаем это время, потому что мы просто растворяемся в этих местах.
Как путешествия меняют людей?
Во-первых, люди на твоих глазах за этот короткий промежуток времени становятся одной компанией — это как раз моя задача. Это всегда интересно, когда у тебя в группе 8-10 человек. А больше 10 я отказываюсь брать. 8-10 — это идеально. Идеально вообще 8, потому что можно сидеть за столом и разговаривать. И когда люди узнают друг про друга — а как правило, это всегда интересные люди — то они еще общаются на какие-то другие темы. Они обсуждают какие-то важные события — общие, приятные, неприятные, в которых они живут и в которых они варятся. Это тоже очень важная составляющая. И, конечно, по возвращении поддерживают отношения.
Вы учите своих гостей рисовать?
Я всегда хожу с папочкой с инструментами рисовальными. И на глазах людей рисую. А это ведь с детства нравится — смотреть через плечо художника, что там происходит. А я рисую очень быстро, и в течение пяти минут на пустом листе бумаги возникает Венеция, например. А потом я учу, учу. Я говорю: смотрите как просто, попробуйте нарисовать Пушкина — и одной линией рисую Пушкина. И потом все учатся рисовать Пушкина, и у всех быстро получается. А когда получается, то человек в восторге, он радуется как ребенок. «У меня получилось, получилось!», — и все аплодируют.
Любого человека можно научить рисовать?
Любого. Главное, чтобы он не боялся нарисовать. Потому что любой рисунок — это его видение, его рука. Преодолеть вот этот страх перед белым листом — уже другое дело. У меня есть маленькое шоу, где я предлагаю кому-то выйти и нарисовать того же Петровича — или что-то еще очень простое. Кто-то выходит — и получается, или не очень получается — неважно, получается у всех так или иначе. А кто-то не выходит. Я говорю: «Я точно знаю, что вы придете домой и втайне от своей жены или от своего мужа, спрятавшись, возьмете лист бумаги, шариковую ручку — и попробуете нарисовать то же самое, потому что это делает каждый человек». Потому что во всех нас живут дети. Главное, чтобы они проснулись.
