“В Екатеринбурге есть особый дух, стимулирующий творческие порывы”. Михаил Козырев о родном городе, авторской прогулке лидера группы “Чайф” и путешествиях во время карантина

Этим летом мы ездили в Екатеринбург – город уличного искусства, архитектуры конструктивизма, уральского рока и современного творчества. Познакомились с политиком, поэтом, предпринимателем Евгением Ройзманом и посетили его музей Невьянской иконы. Погуляли по городу с Владимиром Шахриным – лидером музыкальной группы “Чайф”. Организовали музыкальный квартирник, на котором для нас играла талантливая группа. А ездили мы в компании Михаила Козырева, который родился в Екатеринбурге и провел в этом городе свою юность. После поездки мы встретились с Михаилом и поговорили о том, почему Екатеринбург – "лучший город Европы".

Многие люди переезжают в другие города и они так и не становятся “домом”. Ты живешь в Москве уже много лет, но и Екатеринбург для тебя важный город на карте. Где у тебя сейчас ощущение дома?

Дом – это абсолютно точно Москва. Я живу в ней четверть века. Ощущение дома было раздвоенным до тех пор, пока была жива мама. Я приезжал к ней в Екатеринбург, в ту квартиру, где я вырос. Каждый раз я выкапывал из серванта какую-нибудь книжку из своего детства или обнаруживал какой-то архив своих комиксов или рисунков. А мама мне, естественно, доставала альбомы с фотографиями. Я выходил на балкон курить при маме, что вообще было абсурдным, но с какого-то момента она к этому привыкла. Я смотрел на парк под окнами, вспоминал самые разные вещи, которые с ним связаны. Но это все было, пока была жива мама.

Когда мама умерла, все оборвалось. Я достаточно быстро продал квартиру соседям по лестничной площадке – прекрасной семье, которая очень маме помогала, пока она болела. И они сами аккуратно завели разговор о том, что будет с квартирой. Я предпочел не искать покупателей, а просто предложил им с ней делать то, что они считают нужным. С тех пор, как у меня нет места, где бросить якорь, это уже не дом. Дом здесь, в Москве, где у меня дети, жена, и я, конечно, из любой поездки возвращаюсь домой.

Но удивительно, что в памяти навсегда остается внутренний навигатор. Я могу не включать в телефоне названия улиц – эти маркеры остаются на моей внутренней карте. При этом внешний облик улиц Екатеринбурга настолько изменился, что я вообще ничего не узнаю. Там осталось очень мало зданий, которые сохранились в нетронутом состоянии со времен моего детства, и это какой-то внутренний парадокс восприятия. То есть, с одной стороны, я понимаю, где нахожусь и куда мне надо идти, четко ориентируясь по улицам, а с другой стороны, я этих улиц не узнаю. Ну, за исключением проспекта Ленина, который претерпел мало изменений.

Тебя радует то, что происходит с городом?

Радует, конечно. Город выглядит замечательно, абсолютно по-европейски. Он, изменился к лучшему, он похорошел, стал очень цивилизованным, уровень сервиса вырос. Мы все время вкусно ели, куда бы ни заходили. Екатеринбург производит впечатление города, не уступающего ни Москве, ни Петербургу. В этом плане это абсолютная столица Урала и город, в котором хорошо, удобно и радостно жить.

Вполне возможно, мое ощущение от того, каким крутым и цивилизованным стал Екатеринбург, связано с тем, что мы жили в самом центре – прямо в двух шагах от центральной площади города, в отеле, который называется Four Elements. Во-первых, удобно, во-вторых, все очень комфортно. Номер замечательный, окна которого выходят на главный проспект. Мы всегда возвращались домой пешком, так что локация отличная.

Но я в первый же день усвоил жестокую правду карантина, поэтому заказать себе пиво на утро не мог. Но я выучил этот урок, и с утра, отправляясь в путешествие, говорил: «Поставьте мне, пожалуйста, пару бутылочек «Короны» в холодильник». И по возвращении в отель – всё было на месте.

Про Екатеринбург постоянно говорят, что это город свободного творчества. Уличное искусство, музыканты, борцы за справедливость… Почему он?

Я думаю, что в Екатеринбурге есть особый дух, стимулирующий творческие порывы, какой-то плацдарм для самовыражения. И не случайно, конечно, такое количество хорошей музыки родилось и рождается в этом городе, такое количество художников и кинематографистов оттуда родом.

Во время экскурсии по граффити мы много разговаривали о екатеринбургских художниках и все время возвращались к Тимофею Раде, который представляет из себя местного Бэнкси. Никто не знает, как он выглядит, но все знают его работы. На днях мы были на открытии фестиваля документального кино о музыке и новой культуре Beat Film Fest. Замечательный фестиваль, который я стараюсь поддерживать уже много лет. И этот фестиваль открылся работой Тимофея Ради – перед показом первого фильма. Работа представляла из себя огромные буквы FUTURE, которые были установлены на каком-то пустыре в Екатеринбурге, которые он поджег. И в течение десяти минут ты наблюдаешь гигантский пожар, видишь, как горит наше будущее, затем постепенно обламывается, и от него ничего не остается. Замечательная работа. Я испытывал гордость за то, что он мой земляк.

“Музыканты из Свердловска – это не случайность, а закономерность”. У меня эта фраза засела. Почему?

Во-первых, есть историческое наследие того же «Наутилуса», Насти Полевой, групп «Урфин Джюс», «ЧайФ», «Агата Кристи». Последними в Свердловский рок-клуб приняли группу «Смысловые галлюцинации».

Было понятно – у нас музыкальный город. Мы заняли такое крутое место в общем музыкальном пантеоне страны. Все знают, что есть три столицы рок-н-ролла – это Москва, Питер и Екатеринбург. Мы не должны подвести.

Может быть, у каждого поколения есть какое-то количество подростков, которые закрываются в подвале, в комнате, между гаражами и сочиняют песни, и записывают их себе на бумажки. Как правило, у большинства это заканчивается только первыми опытами, потому что люди быстро увлекаются чем-то другим или думают, что им не пробиться. Но в Свердловске всегда была надежда на то, что можно пробиться и что это имеет смысл. Потому что кругом, куда ни ткни, были либо музыканты, либо знакомые этих музыкантов, либо фильмы про этих музыкантов, которые снимал тот же Леша Балабанов, когда был молодым режиссером. Это все было рядом, в шаговой доступности. Кто-то всегда знал кого-то, кто был в рок-клубе и кто что-то творческое делал и этим зарабатывал. Поэтому надежды на то, чтобы продолжать такой путь, было гораздо больше.

А что сейчас на месте Свердловского рок-клуба?

Мы снимали там передачу, о которой я не могу пока говорить. Нам показывает это место мой друг по школе Дима Карасюк, который стал главным архивариусом Свердловского рок-клуба. Он написал много разных книжек, в том числе «Энциклопедию Свердловского рок-клуба», где перечислены все группы. Но еще он написал три биографии: «Наутилуса», «ЧайФа» и «Агаты Кристи», поскольку он всех знал и со всеми сделал интервью. Так вот, Дима показал нам Свердловский рок-клуб. Он выглядит печально. Это старое конструктивистское здание, которое наглухо заколочено. Оно сейчас наполовину затянуто тканью, то есть, очевидно, что его собираются реконструировать, но когда – непонятно. Самое печальное, что оно принадлежит сегодня Русской православной церкви.

Ой.

Так что внутрь мы попасть не смогли. Мы не стали узнавать, можно ли это сделать. Но даже эту маленькую, крохотную улочку, на которой стоит рок-клуб, несколько раз предлагали переименовать в память о рок-клубе. В частности, Дима Карасюк предлагал ее переименовать в Рок-клубовскую, а Шахрин (лидер группы “Чайф” – прим. Клуба) предлагал ее переименовать в улицу Первой Пятилетки, потому что рок-клуб просуществовал всего пять лет. Но и того и другого они не сумели добиться, поскольку никто в этом не заинтересован, а здание принадлежит РПЦ.

А почему рок-клуб закрыли, кстати?

Он перестал существовать по объективным причинам, так же как и Ленинградский рок-клуб, также как и Московская рок-лаборатория. Это очень сложно понять молодым людям и новому поколению, но для того чтобы давать концерты, нужна была бумажка, которая разрешала тебе играть. Вся музыка в стране делилась на официальную и неофициальную. Официальная музыка была в телевизоре. Группы ездили по концертам, зарабатывали концертами на свою жизнь, официально их пластинки выпускала фирма «Мелодия». То есть в бесконечных «Голубых огоньках», которые выходили еще с советских времен, выступала та самая плеяда людей. Неофициальная музыка – это музыканты, которым плевать было на то, есть у них бумага или нет. Играли они в основном подпольные концерты либо в полулегальных местах, либо на квартирниках.

Так вот, рок-клуб был, условно, мостиком между музыкантами и Министерством культуры, которое могло дать музыканту бумагу, которая позволила бы ему собирать деньги на концертах, и это не считалось тунеядством и незаконными доходами.

Когда Советский Союз рухнул, это в общем никому не нужно было, потому что узаконено было частное предпринимательство. Появились киоски, кооперативы. Соответственно ты мог организовать свою собственную компанию, и никто никаких лицензий тебе не должен был на это выдавать. Поэтому необходимость в рок-клубах отпала. Они просуществовали что в Питере, что в Екатеринбурге всего пять лет, но сделали свое дело и остались в истории. Все музыканты благодарны тем, кто организовал рок-клуб и кто помог им выжить. Это чувство благодарности не пропало по сей день.

Ты упомянул Владимира Шахрина. Расскажи про его авторскую прогулку. Это же был дебют?

Он делает трогательный, замечательный тур по местам своего детства и становления группы. Он привозит нас в свой двор, в котором вырос, потом он едет в квартиру, которую он впервые себе купил и построил собственными руками в районе МЖК (Молодежный жилой комплекс – прим. Клуба), где просто собрали энтузиастов, и целое поколение построило для себя жилье.

Про каждое место он рассказывает удивительные истории. Но главное, что он оказался замечательным рассказчиком и отличным актером: в процессе этого тура он выводит целую галерею персонажей, которые ему запомнились из своего детства и юности. Все социальные группы Екатеринбурга в этих описаниях представлены.

Например, он рассказывает про управдома, который, конечно, нещадно пил. Каждый праздник он вывешивал стенгазету со своими собственными стихами, а потом шел по квартирам поздравлять всех жильцов. И когда он доходил до их квартиры, был уже в ноль. Мама Шахрина всегда ему говорила: «Дядь Валер, давайте до дома пойдем. Вы, пожалуйста, других не поздравляйте», – и его, шатающегося, уводила обратно.

А в одном из домов их двора обнаружили катакомбы в подвалах. Ну, как бы катакомбы. Это был бесконечный лабиринт каких-то закутков, подвалов, в которых с фонариком можно было ходить. Они там обнаружили какого-то бомжа, который им прогнал телегу, что он беглый матрос с «Авроры». И дети начали ему таскать еду. Мама Шахрина обратила внимание на то, что еда со стола стала стремительно исчезать. В конце концов, когда она приперла Шахрина к стенке с вопросом «Почему котлет было десять, а осталась одна?», то маленький Вова Шахрин раскололся и сказал: «Мама, мы нашли матроса с «Авроры». Маму это сильно удивило. Короче, дальше жизнь бомжа стала труднее, потому что дети перестали ему носить еду.

И еще одна история про соседа по квартире, в которой Володя стал жить, когда уже начал зарабатывать большие деньги. Этот сосед – сантехник по профессии – все время предъявлял ему претензии, мол, «Почему жизнь так несправедлива? Вот я стояк чиню целыми днями, пашу в поте лица, а ты какую-то песенку написал, на гитаре побренчал, - и раз, квартиру себе купил. Где справедливость-то?» На что Шахрин давал ему гитару и говорил: «Послушай, Володя (или там, не знаю, Слава), если дело в гитаре – на, бери, дарю. Давай, пиши».

Прошло 20 лет, и Шахрин для «Первого канала» записывал программу про историю группы «ЧайФ», подошел к этому подъезду и обнаружил, что Слава стоит в той же позе, в той же тельняшке, так же курит и говорит: «О, Володь, здорово! Ну ты че, как там? О, передачу про тебя снимают. А я все стояк вот чиню».

Он этих персонажей изображает очень точно и, конечно, для людей, которые это все смотрят, это абсолютное удовольствие – все равно, что Лондон тебе показывает Эрик Клэптон.

Эти истории навеяли: есть какие-то очевидные культурные особенности, которые могут выделить уральца из толпы?

Во-первых, есть, конечно, уральский говор. Основная особенность этого стиля речи заключается в редуцированных гласных. У москвичей, наоборот, очень акцентирована гласная -а-. Если москвич скажет: «ПахАдили па плАтинке», то екатеринбуржец скажет: «ПЫхЫдили пы плЫтинке». Все гласные будут -ы-. И есть интересная версия на тему того, почему так произошло. Дело в том, что было очень много ссыльных и каторжных людей, которые шли по этапам и пересекались только на железнодорожных станциях между перегонами. По этой версии причина, почему уральцы говорят так быстро, съедая окончания слов и меняя гласные на -ы- в том, что когда ты шел в толпе и тебе нельзя было разговаривать в колонне, или тебе встречались заключенные или ссыльные, которые шли в противоположную сторону, то нужно было очень быстро передавать сообщения, при этом не двигая губами. А когда ты говоришь с помощью буквы -ы-, у тебя губы почти не двигаются. Поэтому никто из охранников не мог увидеть, как ты вообще практически не раздвигая губ, говоришь какую-то важную вещь своему знакомому. Поэтому редуцированные гласные – это результат “ссыльного мессенджера на перегонах”. Не знаю, насколько это соответствует действительности, но очень красивая гипотеза.

Владимир Шахрин в своей авторской прогулке еще одну очень точную вещь отметил: Екатеринбург никогда не был купеческим городом. Для него внешняя показуха никогда не имела смысла. Мы ничего особенного не продавали приезжим туристам или заезжим путешественникам. У нас все было основано на мощном большом производстве и, как правило, всё было связано с природными ресурсами. Поэтому у людей не было потребности с первым же контактом произвести впечатление счастья и радости. Поэтому первые встречи с екатеринбуржцами, как правило, суровые, то есть, ты вообще не понимаешь, рад тебе человек или нет. Он не раскрывается и настроен ровно, порой даже агрессивно. Но когда уралец тебе улыбается – это значит, что он тебе по-настоящему рад. Все по-настоящему, по-честному. Это очень важная черта уральца.

Путешествия во время карантина, наверное, сильно отличаются от обычных. Возникали ли у вас какие-то трудности?

Дело в том, что закрыты все театры, все музеи. Наша программа собралась в результате невероятно сложных переговоров и личных договоренностей. Для нас Центр современной драматургии два раза сыграл спектакль. Только для нас! Это, с одной стороны, очень круто, когда 15 человек в зале, но с другой стороны артисты очень переживали. Потому что хоть они и соскучились по публике, но играют обычно для аншлагового зала. В результате спектакль был такой офигенный, что мы изо всех сил хлопали и поддерживали их, как будто нас 70 человек. Из-за того, что они в нас так влюбились, они посетили все наши квартирники и тоже кайфанули.

Когда Саша Цариков по моей просьбе позвонил владельцу клуба, он мне дал послушать его ответ. Саша спросил: «Скажи, а можно мы выложим фрагменты съемки в сеть?» Я бы так перевел то, что он наговорил на телефоне: «Ух, черт! Это очень драматическая коллизия! Боюсь, что это может быть для нас чревато неблагоприятными последствиями. Хотя кто не рискует, тот не пьет шампанское. Ладно, выкладывай». Но это было сказано гораздо короче.

Может, если бы не вся эта пандемия, то и поездки такой волшебной не случилось.

Я тоже об этом думал. Огромная благодарность всем, кто нам уделил время, потому что, я думаю, выцепить их в обычном рабочем режиме было бы невозможно. Евгений Ройзман – очень занятый человек. Николай Коляда – тоже дико занятый человек. Когда Шахрин ушел, я сказал группе: «Вы получили Шахрина, как его никто никогда не получал». То есть эти воспоминания останутся с нами на всю жизнь.

Ройзман рассказывал нам о... Музее Невьянской иконы! Мало кто сильно интересуется Невьянской иконой. Но это восторг абсолютный. Он так рассказывает историю старообрядцев, у которых он узнал, что есть уникальная техника росписи, узнал, как они делают дощечки, какие краски используют... Но если бы Ройзман рассказывал о том, как он расправился с нарколыгами в Екатеринбурге, люди бы точно так же его слушали раскрыв рты, просто потому что масштаб личности такой.

А Николай Коляда сыграл для нас двухчасовой “моноспектакль”. В какой-то момент он садится на сцену, сажает нас в зал и рассказывает. От него глаз оторвать нельзя, настолько он крутой, настолько он абсолютный ураган эмоций. Конечно, все были в абсолютном восторге. Будто ты приезжаешь в Лондон, а тебе главный художник Музея Виктории и Альберта рассказывает об этом музее; Гай Ричи рассказывает о театральной постановке, которую он поставил в этом театре; Эрик Клэптон рассказывает о своем родном городе, где он вырос.

Ничего лучше в Екатеринбурге сделать просто невозможно!