Блог о путешествиях

С 2013 года мы создаем путешествия, которые невозможно повторить самостоятельно. Потому в блоге только экспертное мнение, авторские маршруты и путевые очерки, основанные на собственном опыте

| 01.08.2018

Задача человека – находить бесконечность меж двух ударов рынды

Это наше второе интервью с Олегом Нестеровым. Первое случилось год назад в офисе “Снегирей” на Правде (“Снегири-музыка” – музыкальный лейбл Олега Нестерова, – прим.ред). В этот раз мы шли на “Крузенштерне” по Северному Атлантическому океану. Сидели на закате в каюте: Олег – на стуле у кровати, я – на столе, чуть согнувшись, чтобы не удариться головой о книжную полку. Накануне ночью мы закончили съемку музыкального видео на заглавную песню нового альбома ZEROLINES, которую я впервые услышала тогда, год назад на Правде. Этот короткий метр станет еще и частью нового проекта Клуба и Red Pepper Film “Моменты моря. Три точки опоры”.

(даем друг другу обещание говорить обо всем с позиции моря, потому что находись мы на берегу, разговор был бы совсем другим)





Говорят, нельзя возвращаться в места, в которых ты когда-то был счастлив. Согласитесь?

Если ты счастлив дома, то возвращаясь домой, ты будешь там счастлив. А «Крузенштерн», конечно же, дом. Поэтому сколько бы ты сюда не возвращался, ты обретаешь определенное состояние, которого не хватает в другой жизни.

Чего не хватает в другой жизни?

Чтобы продуло как следует. На борту у тебя наступает абсолютная ясность и чистота — листья опадают, частички опускаются на дно, в голове и на сердце становится ясно-ясно. Здесь ты один, и один корабль, и всего лишь один ветер, и один экипаж, и одно солнце, и одно море. И все. А когда я сойду на берег, будет много домов, много машин, много людей, очень много мыслей. Вот и вся разница.




Морское одиночество отличается чем-то от берегового?

Морское одиночество – настоящее. Потому что когда ты на суше, у тебя всегда есть шанс плюнуть, сорваться, вернуться, поехать, позвонить, послать смс, в общем, сделать массу дурацких поступков, которые в определенных обстоятельствах совсем не нужны. А здесь – вот же. Все, все там (прикладывает правую руку к груди).

Если говорить о свободе, то свобода режимная, свобода моряка, какая она?

Режимная...

В ограниченном физическом пространстве.

Знаешь, можно играть без клика, а можно с метрономом. И кажется, что без метронома больше свободы. Но это не так. Внутри этих ударов метра у тебя каждый раз бесконечность. Каждый раз (Олег щелкает пальцами, имитируя звук метронома), и ты переживаешь целую жизнь. Это кривая, уходящая в бесконечность. И все таинство музыки именно в этом, между двумя ударами или между двумя нотами. Также таинство жизни на корабле – между двумя ударами рынды. Между зарядкой, завтраком, командой “пить чай”, постановкой парусов. И, с одной стороны, это вроде как дисциплина, принуждение, порядок, а с другой – это как у монахов помолиться пять раз в день. Что им, делать нечего, что ли? Они молятся, для того чтобы как-то сфазироваться и для того, чтобы – раз, они на месте, они сильны.

Это то же самое, что рифма и проза. Можно подумать, что писатель свободен, а поэту приходится рифмовать строчку за строчкой. Адовы муки! Какая тут свобода, палка-селедка. Но это не так. Все дело в том, что поэт каждый раз кидает кости. И каждый раз Его величество случай, он же бог-изобретатель, подбрасывает ему разные-разные варианты и разные-разные пути. А так как поэт в этот момент находится в состоянии, мягко говоря, возвышенном, он и есть стихотворение, которое он впускает, то в этом возвышенном состоянии эта рифмовка — это каждый раз дорожная карта. Поэтому поэт, конечно же, свободнее, чем писатель. И в прозе это трехмерка, а в поэзии 17 измерений, как минимум. Конечно, поэзия устройство мироздания описывает удачнее, чем проза, к сожалению.


Утром разговаривала с одним из путешественников и он в какой-то момент: “Да, это удивительный мир, но слишком внутренний”. Говорит, вот эта режимная свобода приводит к тому, что люди слишком глубоко остаются в детстве, закрываются от большого мира.

А зачем им другой мир? Зачем монахам другой мир? Зачем морякам другой мир? Счастливые люди. Я у ступы стоял в Катманду. Эта ступа находится внутри двора и вокруг – кольцо домов. И все гуляют вокруг ступы, молятся. Солнце опускается. Подходят люди в одинаковых пурпурных одеждах. И тут меня пробило: какие же они красивые и цельные. А мы какие-то… в лоскутках, в разных каких-то нарядах. Если честно, нас мне стало почему-то жалко. Все это наше частое броуновское движение.

Смогли бы жить между двумя ударами рынды?

У меня так и происходит. И задача человека находить эту бесконечность между двумя ударами рынды. Это возможно, и все мы стремимся, на самом деле, это сделать: за короткий отрезок прожить целую счастливую жизнь.




Моряк похож на музыканта?

Конечно. Любой человек, увлеченный своим делом, похож друг на друга. Музыкант живет со стихией, с музыкой. Музыка отчасти тоже стихия. Он в этой стихии находится, иногда барахтается, иногда с ней борется, пытается выплыть. Моряк то же самое.

Что для моряка дом, как вам кажется?

Для моряка дом – это путь. Вот когда он в пути – он дома. Если моряк останавливается, дом от него уходит.





Но если все-таки дом — это часть суши? Это же интересный момент: они не могут без моря, но при этом тоскуют, когда их не ждут на берегу.

Это самое точное состояние. Бивалентность. Черное и белое, добро и зло, сладкое и соленое. Если бы вокруг нас было только белое поле, никто бы ничего не понял.

Это как раз очень точное состояние, по крайней мере, для мужчин. Во все времена было так. Он ушел делать свое дело, а потом вернулся, а потом опять ушел. Его тянет туда, а потом сюда, а потом туда, а потом сюда, потому что нельзя прожить ни без белого, ни без черного. Это нам только кажется, что «ой, был бы я целую жизнь счастлив, как бы это было хорошо». Не понял бы ты никогда свое счастье, никогда бы на самом деле глубоко счастлив не был.

За этот переход мы сняли видео на заглавную песню нового альбома ZEROLINES, которое также станет частью проекта Клуба “Момента моря. Три точки опоры”. Давайте попробуем немного порассуждать про нашего героя, безотносительно к личности. Представить, кто он, какой он.

Он смотрит на мир со стороны — как-то сбоку и немножко сверху. Он смотрит на себя со стороны — немножко сбоку, немножко сверху. И он знает и свой путь. Он знает значительно больше, чем он знает сам. Иногда ему удается это понимать. Иногда он это знание обретает, это самые счастливые минуты. И приходят они в самое неподходящее время. В его сердце любовь и он улыбается миру, а мир улыбается ему. Но этот человек, казалось бы, живет в разлуке со своей любимой, или ждет ее, потерял, или я не знаю, что еще. Но самая большая разлука проявляет самую большую любовь, конечно.

Это выбивает его как-то с этой режимности?

Иногда да. Но только иногда, потому что он и есть корабль, или небо. Он больше, чем он. И когда он говорит, это не он говорит. Какие-нибудь романтичные или пожилые люди сказали бы: «Это говорит его сердце».

Продолжим в его контексте. Каким бывает смирение и какое смирение правильное?

На вкус смирение всегда сладкое. Путь к смирению может быть горьковат или солоноват, а само смирение всегда сладкое. И когда ты смиряешься, конечно же, ты растворяешься. А с чем человек, смиряясь, растворяется? Конечно, с миром. Разве плохо с миром раствориться? Все бы об этом мечтали. Есть просто разные пути. Море одно. А вот пути – ручейки, смирение в том числе. То есть, это не ручеек, это большая река, конечно же.


И у него получилось?

Да. И часто земное время останавливается для него. И он живет не по земному.

Попав на борт во второй раз, вы нашли недостающие пазлы?

В этот раз у меня сложилось все по-другому, и я точнее все почувствовал. Оказывается, наш корабль – это женщина, об этом несколько раз было сказано людьми, которые здесь давным-давно. И тут все встало на свои места. Ну, конечно же, это женщина! И каждая клеточка моя просто расслабилась. Я положил голову на плечо любимой женщине. А в этом состоянии многое можно сделать, многое можно понять.

Какие у этого корабля яркие женские черты характера?

Она очень любит своих близких и бережет их. Она следит за собой. Она переживает, очевидно, вторую молодость. И она из категории женщин, которым возраст очень идет, они по-другому расцветают, и они будут красивы до самого конца. У нее твердый характер, но очень мягкое женское сердце.

Мужское настоящее, связанное с именем, как-то отражается?

Это ее фамилия по новому мужу.

(оба смеются)


У многих сухопутных в море появляется ощущение, что ничего не нужно. На берегу тебе постоянно что-то нужно: бытовые вещи, профессиональные, личностные.

Здесь то, что важно, остается. Оно прямо остается-остается. Как с делами: есть срочные, но неважные, а есть важные, но несрочные. Вот срочные и неважные все уходят. Остаются важные и несрочные.

Можно использовать это как упражнение в жизни. Появляется какая-нибудь ситуация, а ты себе: “Будь я сейчас на «Крузенштерне», это было бы важно?”

В трудные минуты иногда мы ставим рядом своих каких-то особых людей, с кем знакомы. Это могут быть даже не друзья. И думаем: «А вот если бы он это видел, твое действие или твое решение, что бы он на это сказал и как бы он на это посмотрел?». Не знаю, получится ли в земной жизни переноситься сюда и видеть глаза моряков, и ощущать себя на палубе, и принимать правильные решения. Хотелось бы.

Какая музыка здесь звучит?

Мне кажется, я ее еще не услышал.

Может быть, в следующий раз?

Дождемся следующего раза.





Появились какие-нибудь новые вопросы?

Конечно, появились. Но в этот раз было путешествие с ответами, чем оно особенно и ценно.

Не возникает мысли о том, что когда-нибудь это судно будет стоять как музей и мы это увидим?

Когда-нибудь каждый из нас будет как музей, или как пылинка, или как ящерица, как строчка или как имя на камне. Что об этом думать? Никакого смысла в этом не вижу. Для нас оно есть и для нас оно будет всегда, что бы ни случилось.

Ибо время, столкнувшись с памятью, узнает о своем бесправии.

О чем?

Бесправии.

Чьи это слова?

Бродского.

Придется взять еще один внутренний эпиграф.

(улыбается)

.