«Для меня команда может основываться только на доверии». Интервью с Александром Мисуркиным.
Александр Мисуркин — летчик-космонавт, Герой России, в 2013 году стал самым молодым космонавтом на борту МКС, совершил три полета и провел в космосе в общей сложности 346 суток.
Еще в 12 лет Александр Мисуркин поставил для себя цель — полететь в космос. Спустя 23 года он достиг желаемого. Космонавт, как никто другой, знает, как не терять самообладание и мотивацию, когда ты вынужден очень долго идти по выбранному пути. Самое главное, по его мнению — любить свое дело.
С Александром мы поговорили о способах справиться с острым и хроническим стрессом, о выстраивании доверительных отношений в команде, об эмоциональной грамотности и, конечно же, о космосе.
У вас в нескольких мессенджерах вместо фотографии — мастер Йода. Вы поклонник «Звёздных войн», или вы стремитесь к мудрости этого персонажа?
(Смеется) Если коротко, то да и да. Я рос на «Звёздных войнах», стремился их посмотреть, переживал, представлял себя там, весь был в этих мечтаниях. Из детских фантазий в 12 лет сформировалась моя цель стать космонавтом. Я понял, что надо быть реалистом, джедаем стать нельзя, а кем можно? Можно слетать на низкую околоземную орбиту. И с некоторым расстройством тогда для себя решил, ну, хорошо, вот моя цель — стать космонавтом. С тех пор такая у нас с мастером Йода связь. Мне очень нравится его характер, темперамент. Мудрый, спокойный, сильный, но никогда не использует свою силу из корыстных побуждений. Старается всегда быть в балансе добра и света. В общем пример для подражания.
Вы сказали, что с 12 лет мечтали стать космонавтом, и только в 2006 году вас приняли в Отряд космонавтов. 17 лет — долгий путь, полагаю, очень непростой. За это время у вас возникало желание с него свернуть?
Я бы сказал не мечта стать космонавтом, а именно цель. Когда я осознал, что хочу быть космонавтом, то понятия не имел, что для этого нужно сделать. Поэтому после урока, на котором эта мысль в моей голове сформировалась, подошёл к учительнице, спросил, и она мне ответила: «чтобы стать космонавтом, нужно сперва стать летчиком, но начать стоит с занятий в аэроклубе». Не могу сказать, что как олимпиец я тренировался по олимпийскому циклу, но я выполнял пункты этого плана. Поэтому для меня это был момент именно постановки цели. Хотя серьёзно это осознал уже после первого полёта (в марте 2013 года — прим. автора), когда узнал, что оказался самым молодым человеком на борту МКС.
А сколько вам тогда было лет?
35. Сейчас уже мой рекорд побит, я уже четвёртый, но тогда был самым молодым. Кроме того, я вдруг понял, что моя подготовка к первому полёту прошла очень быстро — всего 6 лет при среднестатистических 10-ти, и первое полётное задание оказалось гораздо насыщеннее чем обычно. И я думал — «почему так везёт?». И понял, нет никакого везения, есть — целеполагание. Поэтому слово «мечтать» я не очень люблю. Потому что мечтать — это «хотелось бы, чтобы по взмаху волшебной палочки, опа, и случилось», но так, к сожалению, ничего не происходит.
По поводу свернуть — да. Всерьёз я рассуждал об этом после того, как окончил лётное училище или на самом крайнем курсе. У нас было всё плохо с запасом керосина, с годностью техники, мы не летали толком. И у меня был серьёзный порыв уйти. И как-то волею судьбы я оказался в Троице-Сергиевой Лавре. Узнал, что там есть старец, и решил спросить его совета. Пришёл рано утром, там уже к нему очередь народа, хоровод целый, какая-то бабушка, не знаю почему, за руку меня повела, привела к его келье. Старец вышел, дал мне каких-то леденцов, услышал мой вопрос и с Богом отпустил. А через некоторое время прислал письмо, чему я был крайне удивлен, ведь я ушел, не получив никакого ответа, ничего. И вот он прислал это письмо, в котором написал: «оставайся там, где есть, молись Богородице».
Вообще я очень далёк от того, как должен жить православный христианин настоящий, но тогда это письмо для меня стало некой дополнительной мотивацией, чтобы остаться. Позже этот вопрос периодически появлялся снова. И вот опять думаешь — уходить или нет. Слетал за облака как будто в другой мир. На земле всё сыро, серо, свинцовые тучи, а там яркое солнце, белоснежная перинка облаков, летишь и все это можешь потрогать руками. Возвращаешься, из кабины выходишь, думаешь – нет, останусь. Это очень важно — любить то, что делаешь. Недавно прочитал, что Лев Николаевич Толстой говорил, что счастье — это не всегда делать, что хочется, а всегда хотеть того, что делаешь. И по этому критерию понимаю, что я счастливый человек, всю свою жизнь хочу того, что делаю.
Примерно 40% космонавтов, которые проходят подготовку к полёту, в космос так никогда не отправляются. И психологически это очень сложно. Когда ты должен много лет жить в ожидании шанса, не будучи уверенным, что он появится, как не выгореть и не разочароваться в выбранном пути?
Серьёзный вопрос. Опять вернусь к своему лётному опыту. Окончив училище с медалью, у меня было право выбора места службы, и я выбирал место, где смогу гарантированно много летать, поэтому остался лётчиком-инструктором в системе ВУЗа. Проблемы с авиационной техникой, керосином, другие сложности часто были причиной размышлений о том, чтобы уйти в другие структуры служить Родине более результативно.
При этом основной целью для любого лётчика является его профессиональный рост — скорее стать лётчиком 1-го класса. И сегодня я вижу, что очень важно было не свернуть тогда с летного пути и этот критический момент перетерпеть. Наверное, в любой сфере так. Если путь выбран верный, важно перетерпеть, не отказаться от своей цели, когда тебе сложно. Говоря про космическую деятельность, я в космос слетал 116-м из россиян, а удостоверение космонавта, которое получают после сдачи госэкзамена, после общекосмической подготовки, у меня за номером 203. То есть удостоверение получили до меня 202 человека, а в космос слетали 115. Но все-таки мне кажется, такая диспропорция уже в прошлом, и на моём космическом веку процент не слетавших ребят не 40%. Из нашего набора из семи человек не слетало двое, и оба — по медицинским причинам.
А чему вас космос научил?
Я бы разделил главные свои выводы после космических полётов на две группы. Первая — более философская, это про мир, про наше место в нём, про то, как мы живём, куда катимся. Вторая группа — всё то, что связано с психологией, взаимодействием людей в группах. Я очень любил смотреть на нашу планету со стороны. После отбоя в 21:30 выключен свет, все по каютам, мерно шумят вентиляторы. И ты в темноте под этот мерный рокот прилетаешь к куполу и созерцаешь. Каждый раз хватаешься непроизвольно за фотоаппарат, потому что такая красота, надо же сфотографировать. Но здесь каждую секунду красота, и, фотографируя, ты энергию тратишь, а нужно ее восстановить. Усилием воли камеру убираешь и говоришь себе: «я просто смотрю».
Одна из первых мыслей, мне в голову пришедших, была — наша планета хрупкая уникальная жемчужина в космическом океане, по всем параметрам враждебном для биологической жизни, как так случилось, что она появилась? Вот как? Чудо же! И дальше думаешь, это чудо само по себе возникло или в результате чьего-то труда?
Потом однажды я поймал себя на такой аналогии. Пока я был маленький и ходил в школу из одного квартала в другой, у меня был один масштаб, я чувствовал, что этот квартал как бы «наш», а дальше другой — и там живут какие-то «другие». Переезжаешь в другой город, переходя в университет, и для тебя любой человек из твоего региона или области, той же Орловской моей, это ближайший тебе человек. В Хьюстоне однажды в супермаркете я услышал русскую речь, и для меня это был самый родной человек. Мне было всё равно, откуда он. И позже, когда я об этом думал, мне показалось очень логичным, что как только мы вышли за пределы своего естественного ареала обитания, то есть в космос, любой homo sapiens должен был стать самым родным и близким человеком.
Айзек Азимов говорил, что самое печальное сегодня то, что наука получает знания гораздо раньше, чем общество получает мудрость. Выход за пределы атмосферы, изучение космоса — все это должно быть не на уровне отдельных племен и стран, а на уровне единой цивилизации. Вот тогда это будет гармоничное развитие.
Во время вашего крайнего полёта в космос экипаж состоял из трёх человек — командир, то есть вы, и двое туристов из Японии. Как выстраивались взаимоотношения в команде? Нередко руководители живут по принципу — «я тут главный, ты — подчиненный». Мне же кажется, что и в космосе, и в бизнесе, и в любом другом деле партнёрство, чувство плеча и некого равенства очень важны.
Вы это называете чувством плеча, а для меня это важный кирпичик, образующий целый фундамент, на котором строится команда. Этот кирпичик — готовность всегда бескорыстно прийти на помощь. А фундамент для формирования команды — это доверие. С любыми незнакомыми людьми отношения начинают выстраиваться с нуля. Я познакомился со своим экипажем примерно за полгода до полёта. В дальнейшем, отрабатывая то, что называется hard skills — работу с системами жизнеобеспечения, действия в штатных и нештатных ситуациях в полёте, мы становились ближе друг к другу, и как командир я старался заботится о своём экипаже, что безусловно увеличивало кредит доверия ко мне.
И всё-таки, когда команда только создаётся, откуда взяться этому доверию? Это похоже на конструктор из совершенно разных деталей, но соединение должно быть максимально четким.
Думаю, мне сильно повезло, что это были именно японцы (японский миллиардер Юсаку Маэзава и его помощник по бизнесу Ёзо Хирано – прим. автора). Насколько я себе представляю их менталитет и то, как они воспитаны, для них не подвести, не стать причиной ошибки — гораздо больше значит чем для представителей некоторых других культур. И доверие постепенно формировалось в экипаже. Мы вместе очень интенсивно готовились. Они изначально верили, что я их не подведу. А я тогда понимал, что прихожу на занятия после большого перерыва, сам много чего не помнил. Но они-то думали, что я всё знаю. И я готовился заранее, чтобы на занятиях уже всё знать.
Формально требование ко мне как к командиру экипажа никто не озвучивал, предполагалось, что задача моя — отвезти людей на МКС, сделать так, чтобы они там ничего не поломали, привезти их обратно. Но большая система может пропускать нюансы, и в какой-то момент я поставил себе задачу — хочу, чтобы после возвращения, когда другой миллиардер позвонит Маэзаве и спросит: «слушай, как ты в космос слетал?» или «как думаешь, с кем лучше лететь?», чтобы Маэзава-сан сказал: «вот тебе визитка, Роскосмос всё сделает по первому разряду, всё будет хорошо». Поэтому я старался, чтобы им было максимально комфортно. Например, я узнал, что у них не будет апробации космической еды. То есть придётся есть, что дадут. Но они летят туда за собственные деньги, и если человек будет есть две недели не то, что любит, то с какими эмоциями он вернётся? В итоге я смог организовать апробацию космической еды для них и повлиять на то, чтобы их предпочтения были учтены при формировании рационов питания.
Но ведь мисо суп невозможно в тюбик загнать?
Что-то Маэзава-сан себе привёз японского, уж не знаю, как это согласовывали. А Ёзо, помощник его, точно питался российской едой. И это только один из нюансов. Через месяц после полёта ко мне пришел их туроператор и сказал: «Саша, Маэзава хотел бы еще раз полететь и выйти в открытый космос с тобой», тогда я понял, что моё расширенное понимание своей цели было верным, и цель эта достигнута.
Кажется, тут важна не только цель, но еще и личная ответственность. Если вернуться из космоса на землю, любой лидер должен понимать, как сделать жизнь людей, работающих рядом, более комфортной для достижения результата?
Думаю, так должно быть. Если ты позиционируешь себя как лидер и хочешь, чтобы у тебя была команда. Представим, что ты 10 раз вызываешь к себе одного своего подчиненного только для того, чтобы нагрузить его дополнительной работой — едва ли стоит рассчитывать, что это как-то укрепит ваши взаимоотношения. Но если ты хотя бы раз поинтересуешься, как у него вообще жизнь, как дети, все ли хорошо в семье, то совершенно точно ваши отношения будут обретать другое качество.
Вы как-то сказали, что степень готовности экипажа определяется тремя вещами — вовлеченностью, уровнем навыков и совпадением культурно-ценностных основ. Хочу остановиться на последнем пункте. Почему это важно?
Мне кажется, именно нормы поведения и ценности должны быть общими. Если мы их вместе разделяем, нам комфортно, мы разговариваем на одном языке, и, если мы при этом горим общей целью — мы можем стать командой. Например, для меня важно, чтобы человек всегда четко понимал, где его ответственность, и если он накосячил, чтобы он не пытался перекладывать вину. Я наблюдал не единожды, как мои коллеги, обладая недюжинным интеллектом и образованием, умудрялись в ситуациях, где они, очевидно, на моих глазах ошиблись, перекладывать ответственность с себя на пространство вокруг и даже на ЦУП (Центр управления полетами – прим. автора).
И вот однажды мы готовились с экипажем, и мой бортинженер очевидную ошибку совершил. И он как уж на сковородке пытался выползти, а ты лежишь в ложементе в скафандрах, то есть ты не можешь на него прямо посмотреть, и я чуть глаза скосил, мы друг друга увидели, и я молча пристально посмотрел. Он такой: «Саш, прости, прости, накосячил, моя вина». Всё, поехали дальше. И я спокоен, ведь мы знаем, где была проблема, и понимаем, с чем работать. В этом моменте мы как раз сошлись.
Поговорим про стресс. Говорят, что у космонавтов Роскосмоса и астронавтов NASA борьбе со стрессом посвящены многие часы обучения. Можете поделиться знанием, как взаимодействовать друг с другом в стрессовой ситуации и как не терять эффективность при этом?
Я для себя определил, что стресс бывает двух типов — слабый-длительный и сильный-быстрый. Однажды выступал с профессором МГУ Вячеславом Альбертовичем Дубыниным, и он сказал мне, что правильно я все классифицировал. Долгий — это «хронический стресс», когда тебе водичка капает в темя долго в одно и то же место. А то, что я назвал сильным-быстрым стрессом, это в правильной терминологии — «острый стресс», когда в секунду что-то случилось. Никто на самом деле не рассказывает нам на подготовке, что есть такие виды стрессов. Это ты уже сам складываешь из наблюдений.
На мой взгляд, один фундаментальный подход применим ко многим сферам. Это работа по принципу: прогнозирование – моделирование – отработка навыков в условиях, максимально приближенным к реальным. Если мы говорим об аварийной ситуации, например, разгерметизация на станции, мы сначала спрогнозировали, что это одна из наиболее вероятных ЧС в космосе, далее проработали все процедуры, бегая по тренажёру станции, открывая и закрывая люки, пытаясь найти, где давление падает. Даже был тренажёр, где физически изменялось давление в модулях. К сожалению, в таком сложном комплексе с использованием больших барокамер не так часто удавалось поработать. Но, когда ты видишь реально изменяющееся давление, совсем другие эмоции возникают. И погружение в такие тренировочные стрессовые условия при отработке навыков приводит к тому, что если эта ситуация возникнет в жизни, ты как минимум будешь паниковать гораздо меньше, будешь более стрессоустойчив, быстрее начнёшь работать с проблемой и существенно понизишь риск ошибочных действий.
Еще один метод работы с острым стрессом есть, пожалуй, только в тренировках российских космонавтов. Это специальная парашютная подготовка. Она не связана напрямую с реальным космическим полётом, но это способ погрузить себя в условия, когда тебе очень некомфортно и даже страшно, и ты при этом должен выполнять несколько параллельных задач — контролировать положение своего тела, напряжение или расслабление мышц, потому что это влияет на перемещения и вращения в свободном падении. Ты должен контролировать высоту и то, как ты летишь относительно людей вокруг, решать математические и логические задачки и т.п. Тем самым мы погружаем себя в условия острого стресса и тренируемся сохранять свою работоспособность, а механизмы адаптации нашего организма запоминают этот навык.
Если у человека, не имеющего лётного образования, случается стрессовая ситуация — как сохранить хладнокровие и способность действовать?
Совершенно точно не нужно много и быстро говорить, потому что, как правило, в такой ситуации говорить ты будешь не то и не тем тоном. Как себя успокоить? Для меня ответ в осознанности. Только контроль своего состояния, эмоционального уровня. Не могу сказать, что у меня это всегда получается, но стараюсь. Без равновесия адекватно работать сложно.
Я рассказал про методы подготовки к острому стрессу, который мы ожидаем на станции, но, прилетая туда, ты сталкиваешься ещё и с хроническим стрессом. Однажды примерно за месяц до старта звонит мой телефон, и звонок этот из космоса. Первое, что спрашиваю у своего товарища: «ну как там?», и получаю мощнейший поток негатива. Понимаю, человек очень устал, знаю, что он сильный. Тогда я всерьез призадумался. Если ему так тяжело, то как же я справлюсь? И вот мы прилетаем на станцию, плавно вкатываемся в местную жизнь. 2 недели позади, 5 месяцев впереди. И как-то, готовясь к обеду, я чувствую запах консервов и понимаю, что есть эту еду я больше не хочу. Тут же вспомнил звонок своего друга и подумал: «если я 5 месяцев должен буду есть то, что не хочу, это же кошмар». И пришлось что-то изобретать, придумывать и не только с едой, а с разными моментами, которые, скажем так, тянули из тебя энергию.
Это как раз и были элементы работы с хроническим стрессом, надо было что-то сделать осознанное с едой, чтобы она тебе продолжала нравиться, надо было найти для себя какие-то способы для получения энергии и подзарядки. Одна коллега, слушая мой рассказ о созерцании, резюмировала его словами: «ищи красивое». Этот принцип работает везде. Вот сейчас мы с вами общаемся, а у меня прекрасные березы за окном, и они красивые, и такую красоту можно увидеть во всем, и это способ получить энергию, когда она тебе нужна.
Умение осознавать, что с тобой происходит, и анализировать своё состояние — всё это относится к теме эмоциональной грамотности и эмоционального интеллекта. Какие советы можно дать тому, кто только учится понимать свои эмоции и взаимодействовать с чувствами другого человека?
Моё глубокое убеждение, что ты максимально эффективен и рационален в состоянии баланса и покоя. Поэтому надо стараться всегда оценивать, в каком состоянии ты находишься, искать собственные способы, которые помогут быстро привести тебя в функциональное состояние. И безусловно важно работать с этим в команде. Однажды у нас проходили тренировки по выживанию на море. И вот мы в скафандрах в спускаемом аппарате, где очень маленькое пространство, нас краном поднимают с палубы корабля и опускают в море. Наша задача в течение 2 часов снять скафандры, надеть на себя кучу одежды — шерстяное белье, зимние штаны, куртки, резиновые комбинезоны, а температура выше 30 градусов!
Каждый из нас с «температурной пилюлей» — это такой датчик, который глотаешь, и по bluetooth он показывает твою температуру внутреннюю. И доктора смотрят, чтобы никто в процессе не вышел из строя от теплового удара. И вот я сижу и думаю: «слава Богу, я командир, у меня хоть места побольше». И мне бортинженер говорит: «Саш, у меня паника, клаустрофобия, всё, я не могу». Какие тут варианты? Либо мы заканчиваем проводить тренировку все вместе, либо надо что-то сделать, чтобы помочь человеку и продолжить.
Благо мне вспомнился вдруг эпизод из фильма про войну. Солдаты пытались сбежать из концлагеря, спрятались под полом, и у одного началась клаустрофобия в самый неподходящий момент. И вот второй ему на ухо шептал, представь ты в поле… И я давай шептать своему другу какую-то историю. Хоп, он вернулся, и снова в рабочей форме, и мы спокойно отработали всю тренировку. И надо сказать, что человек же это понимает, чувствует, оценивает. И наш экипаж вышел с этой тренировки в каком-то новом качестве.
Работу космонавтов на Международной космической станции обеспечивает большая команда людей, предполагаю, что иногда может создаваться ощущение, что эта связь теряется. Этот нюанс стал особенно актуален с началом пандемии, когда огромное количество людей ушло на удалёнку. Как восстановить связь, если она пропадает?
Если честно, она у меня никогда не терялась. Почему? Я испытывал глубочайшее уважение ко всем сотрудникам отрасли, с которыми сталкивался. Потому что, когда общаешься с инструкторами, приезжаешь на примерку скафандра, ты видишь, что все эти люди не просто выполняют свою конкретную функцию за зарплату, а стараются, чтобы у тебя там все было хорошо. В ком-то это видишь больше, в ком-то меньше, но когда чувствуешь такое отношение, сложно передать словами, ты готов обнять человека, с собой его взять… И вот я во второй полёт шёл, у меня было ощущение, что мы не втроём летим, а все вместе. Во время полёта связь не терялась, а вот коммуникации, конечно, были разные с ЦУПом. Не всегда понимаешь, почему они так делают, зачем. Это отдельная целая история — взаимодействие с удаленным центром, который от тебя чего-то хочет.
Когда началась эта удалёнка, очень многих, как я понимаю, стал напрягать, что не меняется картинка, ты вроде дома, но ощущение – что рабочего времени в сутках стало гораздо больше. Как сказали бы у нас, нет разделения на рабочую и бытовую зону. Поясню. На станции мы живем по ежедневному плану, который называется «Форма 24», и есть разделение на бытовую и рабочую зону. Это помогает не жить в ощущении, что ты постоянно в работе. Ещё у нас каждый день выделено 2,5 часа на физические упражнения, и это не только необходимость с точки зрения профилактики вредного влияния факторов космического полёта, но и мощный инструмент работы с психологическим напряжением. На земле мы должны осознанно планировать своё время, в том числе находить его и на физическую активность. И это непросто.
Кроме того, я для себя определил, что очень важно иметь собственное пространство. Оно должно быть пусть и виртуальным, но собственным. Например, улетел в другой модуль на тренажёр или вечером надел гарнитуру и слушаешь музыку, отвечаешь на имейлы. Очень важно где-то быть вместе, а где-то и отдохнуть друг от друга. И, даже если ты работаешь из дома, нужно уметь абстрагироваться от окружающего пространства, погружаясь в свой виртуальный мир, например, с книгой.
Если вернуться к налаживанию связи внутри коллектива, вы в начале ответа на этот вопрос сказали об уважении к людям, с которыми работаете.
Уважение — это ещё один кирпичик, без которого не бывает доверия. То, что для формирования доверия важны честность и открытость, вспоминают часто, а вот про уважение редко вспоминают.
В заключении нашего разговора предлагаю чуть-чуть пофилософствовать. Вы сказали, что смотрели каждый день на мир из космоса. Какую эмоцию вызывает наша планета, когда видишь её с такого огромного расстояния?
Мне проще пересказать свой первый осознанный взгляд. Ты прилетаешь, сначала находишься в состоянии острой стадии адаптации к невесомости — мягко говоря, каждого тошнит и хочется совершать меньше движений. И вот ребята наливают мне чай, привязывают мой спальник в каюте. Я выпиваю чай, иду спать, просыпаюсь уже другим человеком. И ко мне подлетает Крис Хэтфилд, командир экспедиции (Крис Хэтфилд, канадский астронавт – прим. автора) и говорит: «Саша, летим со мной, я должен тебе что-то показать». Мы с ним прилетаем в «Купол» — это, грубо говоря, самый большой иллюминатор, обращённый к Земле. Крис молчит, мы слегка держимся за поручень, и вдруг неосознанно я сам себе начинаю говорить вслух: «Я не могу поверить, я здесь». А он тоже тихо, будто сам себе, вторит: «Я тоже».
Какие эмоции? Ну, во-первых, скажу, что это очень субъективно. Кто-то считает, что Земля большая, кто-то говорит, что она маленькая и хрупкая. Я, например, чувствуя масштаб Вселенной, вижу нашу планету в ней песчинкой, но зато какой удивительной и в то же время хрупкой. Но всё больше тревожат меня сегодня — ускоряющиеся темпы развития технологий и получения знаний и гораздо более медленный темп осознания этих новых данных. Это приводит к тому, что система становится гораздо менее равновесной и устойчивой, что очень опасно для нашей цивилизации, на мой взгляд. Сейчас не только какие-то “разрозненные племена человеческие” между собой что-то выясняют, но появляется на горизонте третий игрок в виде искусственного интеллекта, который в определенный момент станет самостоятельным. И у нас остаётся всё меньше времени, чтобы перестать существовать по стратегии выживания, а перейти к стратегии совместного созидания.
Чтобы справиться с этой угрозой в виде искусственного интеллекта, правильно ли я понимаю, что в первую очередь мы должны научиться друг с другом взаимодействовать?
Ваш вопрос, мне кажется, отражает подход многих людей к искусственному интеллекту, как будто это нечто враждебное. Но сам по себе он нейтрален, как и любая технология. Почему я считаю, что в нём скрыта опасность? Ответ в нас самих. Знаете, космонавты часто ходят в медицинские учреждения, проверяют здоровье. Я обращал внимание, как идёт человек моего возраста и ведёт за ручку своего пожилого родителя. Как он к нему относится? Примерно так же, как зачастую родитель, ведущий за ручку маленького ребенка, с нервами, психами на то, что тот ведёт себя не так, как хотелось бы. Если маленькие играют, капризничают, то старенькие тоже капризничают, или не так быстро ходят, или плохо слышат, помнят. Получается, дети выросли и скопировали поведение своего родителя неосознанно. Я думаю, что искусственный интеллект, когда сам себя осознает и станет самостоятельным, первое, что он увидит, это отношение человека к нему. Если оно агрессивное, то чего ждать от AI (artificial intelligence — прим. автора), когда он станет сильнее нас? А он явно станет сильнее.
Я как раз и задавала вопрос именно так, потому что человек сегодня часто демонстрирует агрессию и нелюбовь.
Да, и учитывая то, что учиться искусственный интеллект будет скорее всего не только у разработчиков, с ним коммуницирующих, но и на базе всех доступных данных, он увидит прежде всего отношение человека к человеку. И вот если мы не поторопимся изменить это отношение, то мы сами себя можем привести туда, откуда отбыли, то есть опять к одноклеточной биологической жизни.
Будем учиться уважению и любви к друг другу.
Что тут добавить? Я считаю точно также!
